|
К сожалению, я им не владею. Мой почерк годится лишь для торговых бумаг. – А по моему, он прекрасен. Сколько разных букв! Вы не могли бы научить меня китайскому алфавиту? – Чужестранцев запрещено учить китайскому, – объяснил Цзинь, не поднимая головы. На протяжении всего разговора он ни разу не посмотрел в лицо собеседнику. – Боже милостивый, почему? – Приказы императора Поднебесной – не моего ума дело. Несомненно, причиной подобных запретов была неприязнь, которую китайцы питали ко всем иностранцам. За три дня, проведенных в Кантоне, Кайл успел узнать, что даже беднейшие из местных жителей смотрят на «заморских дьяволов» свысока. Он забавлялся, представляя себе, как рассвирепел бы какой нибудь высокомерный, спесивый английский аристократ, обнаружив, что оборванный лодочник китаец считает его низшим существом. Но как ни парадоксально, китайцы, с которыми приходилось иметь дело самому Кайлу, держались весьма любезно, и он заметил, что в отношениях между кантонскими купцами и фань цюй царит неподдельное взаимное уважение. Воистину Китай – страна контрастов! – Но ведь изучение алфавита и изучение языка – не одно и то же. Цзинь покачал головой, его толстая коса зашевелилась на спине. – У нас нет алфавита. – Нет алфавита? Тогда что же означает этот знак? – Кайл указал на один из сложных символов. – Обращенную к купцу нижайшую просьбу отнестись к этому письму со всем вниманием. – Цзинь положил кисть на фарфоровую подставку и нахмурил брови, подыскивая английские слова. – В вашем языке каждая буква обозначает звук. Несколько букв, стоящих рядом, – слово. А в китайском языке каждый символ выражает… мысль. Несколько символов, стоящих рядом, выразят совсем другую мысль. Это сложно объяснить. – Удивительная и своеобразная письменность. Сколько же в ней символов? – Очень очень много. – Цзинь коснулся абака. – Десятки тысяч. Кайл негромко присвистнул. – Должно быть, пользоваться ею неудобно. Понадобятся годы, чтобы научиться читать и писать! – Далеко не от каждого ждут успехов в столь высоком искусстве, – сдержанно отозвался Цзинь. – Письмо, поэзия и рисование – «три совершенства». Всеми тремя владеют только ученые и поэты. – Но ведь вы умеете писать. Значит, вы ученый? – О нет, мне не выдержать экзамен на звание ученого чиновника. Моих познаний хватает только для должности писца. – Судя по тону, Цзинь счел вопрос Кайла нелепым. – А вы не могли бы показать мне, как пишется какой нибудь символ? Что в этом такого? Это же не изучение китайского языка. Уголки губ Цзиня дрогнули. Может, он подавил улыбку? – Вы очень настойчивы, сэр. – Вы правы. – Кайл разглядывал черную лепешку. Она была восьмиугольной, с изображением дракона на одной стороне. – Лучше уступите сразу, потому что рано или поздно я добьюсь своего. На этот раз по губам Цзиня порхнула улыбка. – Ничтожному писцу не пристало упорствовать, господин. – Юноша выложил на стол чистый лист бумаги. – Смотрите, как пишется символ огня. Линии следует рисовать в определенном порядке. – И он дважды нарисовал довольно простой знак, чем то напоминающий звезду, медленно водя кистью. Потом Цзинь снова окунул кисть в тушечницу и протянул ее Кайлу. – А теперь попробуйте сами. Любой неискушенный наблюдатель понял бы, что попытка Кайла не увенчалась успехом. – А это труднее, чем кажется на первый взгляд, – заметил он, повторил попытку чуть удачнее, но его рисунку по прежнему недоставало изящества линий, начертанных Цзинем. |
