Джек и Барнаби прошли между двух высоких тумб — это были «ворота безопасности», выявлявшие спрятанное оружие и взрывчатку.

«Хорошо, что я выбросил пистолет», — подумал Джек, почти физически ощущая, как тонкие лучи системы безопасности заглядывают ему в карманы.

Скоростной лифт взлетел к верхним этажам и остановился на двадцать восьмом.

Открылись створки, Джек с Барнаби вышли из кабинки, ступив на бежевый палас, которым была выстлана огромная приемная.

Вся мебель здесь была цвета кофе с молоком. За широким овальным столом сидела секретарша с пышным бюстом и неожиданно умным для такой должности взглядом.

— Мистер Джек и мистер Рон? — спросила она.

— Да, мисс, это мы, — ответил Джек.

— Присядьте, пожалуйста. — Девушка указала на кожаный диван. Затем она нажала кнопку интеркома и доложила: — Сэр, мистер Джек и мистер Рон уже в приемной.

— Что ж, пусть заходят, я приму их. Одна из стен приемной неожиданно начала раздвигаться, обнаруживая скрытый дверной проем.

— Прошу вас, проходите, — сказала секретарша и улыбнулась. Она не впервые видела удивление посетителей.

Джек и Барнаби прошли в кабинет, который оказался еще больше, чем приемная.

— Прямо спортзал какой‑то, — заметил Барнаби.

Хозяин кабинета встал из‑за стола и пошел навстречу гостям.

Мистер Рейнольде оказался худощав, невысокого роста, глаза его смотрели хитро и снисходительно. Наверное, ему казалось, что он все про всех знает, ведь на объявления подобного рода откликались только отчаявшиеся, попавшиеся в тяжелое финансовое положение люди. Или сумасшедшие, возомнившие себя суперменами.

— Итак, господа, кто из вас Джек, а кто Рон?

— Я Джек, — сказал Зиберт, хотя был уверен, что Рейнольде прекрасно во всем разобрался.

— А я Рон, сэр, — ответил Барнаби.

— Вы, Рон… — Рейнольде стал подбирать подходящие слова. — Короче, сколько вам лет?

— Сорок пять, сэр.

— А вам не кажется, что в сорок пять поздно начинать карьеру? Вот Джек — совсем другое дело. Сколько вам лет, Джек?

— Мне тридцать два, сэр, но мой товарищ в хорошей форме. Он провел на войне в Саргоссе долгих восемь лет и кое‑чему там научился.

— Ну, я допускаю, что могут быть исключения. Почему бы и нет?

Рейнольде внимательнее посмотрел на Рона, однако опухшее лицо и синяк под глазом не внушали потенциальному работодателю доверия.

— А сколько пробыли на войне вы, Джек?

— Три года.

— Что‑то говорит мне, что вы были офицером…

— Я бы не хотел заострять на этом внимание, если, конечно, в этом нет острой необходимости.

— Острой необходимости нет, — легко отступил Рейнольде. — На мой взгляд, вы выглядите убедительно, однако и вам, и Рону придется пройти небольшое испытание. Надеюсь, вас это не оскорбит, ведь на нас обрушивается целая лавина звонков, и основную часть желающих приходится отсекать еще в холле — с помощью охраны. Вы не представляете, сколько к нам приходит одноглазых, безногих и больных самыми разными болезнями, названия некоторых даже произносить неприлично. Все эти ловкачи полагают, что можно получить аванс и сбежать. Необыкновенно наивные люди.

— У нас с напарником серьезные намерения, сэр, — заметил Джек.

— О, в этом я не сомневаюсь. Вы же бывшие солдаты — верность, честь, отвага… — Рейнольде замолчал, как будто забыл, о чем идет речь, но быстро очнулся и, вздохнув, сказал: — Ну что же, идемте, вы продемонстрируете вашу силу, ловкость и умение.