|
Что касается усов, знакомым всем по карикатурам, они тоже вполне соответствуют действительности. Ведь безусый мужчина мог легко сойти за лакея! Усы у меня были довольно длинные, цвета красного дерева, чуть потемнее отцовских и с острыми кончиками. Со временем они становились все короче, пока не достигли размера зубной щетки, а потом и вовсе исчезли. Что правда, то правда - большинство инспекторов щеголяли в усищах цвета ваксы, столь излюбленных карикатуристами. Это объясняется тем, что по какой-то загадочной причине профессия наша очень долго привлекала главным образом уроженцев Центрального массива. Мало найдется в Париже улиц, где я не сбивал каблуков, внимательно глядя по сторонам и постепенно узнавая все ближе уличный люд: попрошаек, шарманщиков и цветочниц, ловких жуликов и карманников, а также проституток и пьяниц старух, почти каждую ночь попадавших в полицейский участок. По ночам я обходил Центральный рынок, площадь Мобер, набережные и глухие уголки по соседству с ними. Но самая трудная работа была на ярмарке Трона и ярмарке Нейи на Блошином рынке, на бегах в Лоншане, во время патриотических манифестаций, военных парадов, торжеств в честь иностранных коронованных особ, сопровождаемых кортежем открытых колясок, и во время представлений бродячих цирков. После нескольких лет и даже месяцев нашей службы память запечатлевает довольно много фигур и лиц, которые остаются в ней навсегда. Я хотел бы - хотя это и нелегко - рассказать более или менее точно о взаимоотношениях с нашей клиентурой, включая тех, кого нам регулярно приходилось забирать. Нечего и говорить, что романтическую сторону профессии мы довольно скоро перестаем замечать. Мы вынуждены смотреть на парижские улицы взглядом сыщика, мгновенно схватывая знакомые детали, то или иное изменение, чтобы тут же сделать вывод. Раз уж я перешел к этому, начну с того, что всегда меня занимало, - в той связи, какая возникает между полицейским и дичью, за которой он охотится. Прежде всего, полицейский за очень редким исключением - совершенно не чувствует никакой ненависти или даже злобы. Не чувствует и жалости в том смысле, какой обычно придают этому слову. Отношения наши, если хотите, чисто профессиональные. Мы видим слишком многое, чтобы удивиться новым бедам или новым порокам, это легко можно понять. Поэтому порок не вызывает у нас такого возмущения, а беда - такого сострадания, как у человека, не знакомого с темными сторонами жизни. Зато существует другое, что безуспешно пытался передать Сименон, - существует, как это ни парадоксально, некая родственная связь между полицейскими и правонарушителями. Только, прошу вас, не поймите меня превратно. Разумеется, мы находимся по разные стороны баррикады. Но в то же время мы до известной степени попадаем в одни и те же переделки. Башмаки текут как у проститутки с бульвара Клиши, так и у инспектора, который за ней наблюдает, и у обоих гудят ноги от бесконечного топтания по асфальту. Они мокнут под тем же дождем и мерзнут на том же ледяном ветру. Вечер и ночь окрашены для них в один и тот же цвет, и оба едва ли не в равной мере знают, что представляет собой окружающая их толпа. То же бывает и на ярмарке. Вот сквозь толпу пробирается карманник, для него эта ярмарка и вообще любое скопище людей - не праздник, не карусели, не полотняный шатер цирка и не расписные пряники, а бумажники в карманах у разинь. |
