|
Лагрюм завернул нож в клочок газеты, сунул его в карман и ушел. Он ушел в странствие по Парижу, которому суждено было длиться девять недель. Каждое утро Лагрюм являлся за ножом, убранным накануне в ящик стола. Каждое утро мы смотрели, как он кладет орудие преступления в карман, берет зонтик и уходит, не забыв раскланяться. Потом я узнал, сколько было лавок, - ведь дело это стало легендарным, - где могли купить нож. Даже если не выходить за городские стены и ограничиться двадцатью округами Парижа, число получается фантастическим. О транспорте не могло быть и речи. Надо было ходить с улицы на улицу, чуть ли не от двери к двери. Лагрюм носил в кармане план Парижа и зачеркивал на нем улицу за улицей. Думаю, в конце концов даже начальство забыло, каким делом он занимается. - Лагрюм свободен? Кто-нибудь отвечал, что Лагрюм занят розыском, и больше вопросов не задавалось. Как я уже говорил, близилось Рождество. Зима стояла холодная и дождливая, грязь налипала на башмаки, а Лагрюм без устали таскался по улицам со своим бронхитом, глухо кашлял и не раздумывал, есть ли смысл в этих его хождениях. Через девять недель, уже после Нового года, в мороз, он явился днем в уголовную полицию, все такой же спокойный и унылый, без радости или хотя бы облегчения во взгляде. - Шеф здесь? - Нашел? - Нашел! Не в скобяной лавке, не на рынке, не у торговца хозяйственными товарами. Все эти места он обошел понапрасну. Нож был куплен в писчебумажном магазине на бульваре Рошешуар. Владелец узнал свой почерк, припомнил молодого человека в зеленом шарфе, сделавшего у него покупку два месяца назад. Он сообщил довольно точные приметы, убийца был арестован и через год казнен. А Лагрюм скончался на улице, но не от бронхита, а от паралича сердца. Прежде чем рассказать о вокзалах, и в частности о Северном, к которому у меня все еще есть счет, мне хочется в двух словах коснуться довольно неприятной для меня темы. Меня часто спрашивают, когда разговор заходит о первых годах моей службы: - А в полиции нравов вы состояли? Теперь полиция нравов переменила название. Ее стыдливо именуют Светской бригадой. Ну что ж! И через это я прошел, как большинство моих собратьев. Служил я в полиции нравов недолго. Несколько месяцев, не больше. И сейчас, отлично понимая необходимость этой службы, я лишь смутно и с некоторой неловкостью припоминаю свои дни там. Я уже говорил о фамильярных отношениях, которые сами собой возникают между полицейскими и теми, за кем они следят. В силу определенных обстоятельств подобное панибратство бытует и в полиции нравов. Даже, пожалуй, оно там больше принято, чем в остальных службах. В самом деле, у каждого инспектора под опекой, если можно так выразиться, находится довольно постоянное число женщин, которых всегда можно встретить на одном и том же месте, у дверей той же гостиницы, под тем же фонарем, а тех, кто повыше рангом, - на террасе все той же пивной. Я тогда еще не располнел и выглядел, как говорили многие, моложе своих лет. Если вы вспомните историю с птифурами на бульваре Бомарше, вы поймете, что в некоторой области я был довольно робок. |
