|
Утренняя оперативка только что окончилась. Два комиссара с папками под мышкой продолжали разговор, стоя у двери шефа. А в кабинете еще держался запах трубочного табака и сигарет. Окно за спиной Ксавье Гишара было распахнуто настежь, и в седых шелковистых волосах шефа вспыхивали солнечные блики. Руки он мне не протянул. Он почти ни с кем не здоровался за руку. Однако мы с ним уже давно сдружились, или, точнее, мы с женой считали за честь его расположение к нам. Первый раз он пригласил меня одного к себе, на бульвар Сен-Жермен. Большой новый дом, в котором он живет, стоит не в том конце бульвара, где селятся богачи и снобы, а в другом, рядом с площадью Мобер, среди доживающих свой век зданий и убогих гостиниц. Затем я был у него еще раз, уже с женой. Они сразу поладили друг с другом. Он очень хорошо относился и к ней и ко мне, но часто, сам того не ведая, причинял нам огорчения. В начале знакомства, едва завидев Луизу, он принимался разглядывать ее фигуру с подчеркнутым вниманием, но, поскольку мы делали вид, будто ничего не понимаем, замечал, покашливая: - Помните, я хочу быть крестным. Не заставляйте меня слишком долго ждать. Шли годы. Он, очевидно, не догадывался об истинной причине и однажды, сообщая мне о первой прибавке к жалованью, сказал: - Может быть, это позволит вам наконец подарить мне крестника. Он так и не понял, почему мы краснеем, почему жена опускает глаза, а я тихонько глажу ей руку. В то утро в ярком свете весеннего дня лицо начальника казалось очень серьезным. Он не предложил мне сесть, и я почувствовал себя неловко под пристальным взглядом, которым он осматривал меня с головы до ног, как капрал осматривает новобранца. - А знаете, Мегрэ, ведь вы толстеете! Мне было тридцать лет. От прежней худобы не осталось и следа, плечи расширились, грудь раздалась, но толстым меня еще никак нельзя было назвать, хотя перемены в моей внешности были уже заметны. Наверное, в те дни я выглядел этаким румяным пузырем. Меня самого это неприятно удивляло, когда я проходил мимо витрин и бросал беспокойный взгляд на свое отражение. Увы, толстел я неравномерно, и ни один костюм не сидел на мне как следует. - Да, кажется, я и впрямь толстею. Я едва не начал извиняться, не сообразив, что шеф по своему обыкновению шутит. - Переведу-ка я вас в другую бригаду, так будет, пожалуй, лучше. Оставалось две бригады, где я еще не служил, - по надзору за игорными домами и финансовая бригада, мысль о которой меня страшила, как экзамен по тригонометрии в конце учебного года, как воспоминание о ночном кошмаре. - Вам сколько лет? - Тридцать. - Прекрасный возраст! Отлично! Молодой Лесюер сменит вас в надзоре за гостиницами, а вы с сегодняшнего дня поступите в распоряжение комиссара Гийома. Он произнес эти слова небрежной скороговоркой, словно речь шла о сущем пустяке, хорошо понимая, что у меня сердце так и прыгает от радости, а в ушах гремят победные фанфары. Так в это прекрасное утро, будто нарочно выбранное для такого случая, - возможно, Гишар и впрямь его выбрал, - сбылась мечта моей жизни. Я наконец поступил в особую бригаду. Четверть часа спустя я перетащил наверх свой старый рабочий пиджак, кусок мыла, полотенце, карандаши и кое-какие бумаги. Человек пять-шесть занимали просторную комнату, предназначенную для инспектора бригады по расследованию убийств, и комиссар Гийом, прежде чем вызвать меня к себе, дал мне расположиться, как новичку в классе. |
