Изменить размер шрифта - +
- Или, во всяком случае, вполне может быть правдой. Они не бессмертны и в конце концов умирают. Но долговечны они так, что нам и представить это трудно.
     Рождения у них - редкость, иначе на Земле не хватило бы для них жеста. Но они доживают до невероятного возраста.
     - А все потому, - сказал мистер О'Тул, - что мы роем глубоко, в самом сердце природы, и не транжирим драгоценную силу духа на мелочные заботы, о которые вдребезги разбиваются жизнь и надежды людей. Однако это слишком печальные темы, чтобы тратить на них столь великолепный осенний день. Так обратим же наши мысли со всем рвением к пенному элю, который ждет нас на вершине!
     Он умолк и вновь начал взбираться по тропе заметно быстрее, чем раньше.
     Сверху к ним навстречу опрометью бежал крохотный гоблин - пестрая рубаха, которая была ему велика, билась на ветру.
     - Эль! - верещал он. - Эль!
     Он остановился перед ними, еле удерживаясь на ногах.
     - Ну, и что - эль? - пропыхтел мистер О'Тул. - Или ты хочешь покаяться, что осмелился его попробовать?
     - Он скис! - стенал маленький гоблин. - Весь этот заклятый чан скис!
     - Но ведь эль не может скиснуть! - возразил Максвелл, понимая, какая произошла трагедия.
     Мистер О'Тул запрыгал на тропе, пылая яростью. Его лицо из коричневого стало багровым и тут же полиловело. Он хрипел и задыхался.
     - Нет, может! Если его сглазить! Проклятие, о проклятие!
     Он повернулся и заспешил вниз по тропе в сопровождении маленького гоблина.
     - Только дайте мне добраться до этих гнусных троллей! - вопил мистер О'Тул. - Только дайте мне наложить лапы на их жадные глотки! Я их выкопаю из-под земли вот этими самыми руками и повешу на солнце сушиться! Я спущу с них со всех шкуры! Я их так проучу, что они вовек не забудут!..
     Его угрозы все больше сливались в нечленораздельный рев, пока он быстро удалялся вниз до тропе, спеша к мосту, под которым обитали тролли.
     Два человека с восхищением смотрели ему вслед, дивясь такому всесокрушающему гневу.
     - Ну, - сказал Черчилл, - вот мы и лишились возможности испить сладкого октябрьского эля.

Глава 4

     Когда Максвелл на одной из внешних более медленных полос шоссе доехал до окраины университетского городка, часы на консерватории начала отбивать шесть. Из аэропорта Черчилл поехал другим путем, и Максвелл был этим очень доволен - не только потому, что юрист был ему чем-то неприятен, но и потому, что он испытывал потребность побыть одному. Ему хотелось ехать медленно, откинув щиток, в тишине, ни с кем не разговаривая и только впитывая атмосферу всех этих зданий и аллей, и чувствовать, что он вернулся домой, в единственное место в мире, которое по-настоящему любил.
     Сумерки спускались на городок благостной дымкой, смягчая очертания зданий, превращая их в романтические гравюры из старинных книг. В аллеях группами стояли студенты с портфелями и негромко переговаривались.
     Некоторые держали книги прямо под мышкой. На скамье сидел седой старик и смотрел, как в траве резвятся белки. По дорожке неторопливо ползли двое внеземлян-рептилий, поглощенные беседой. Студент-человек бодро шагал по боковой аллее, насвистывая на ходу, и его свист будил эхо в тихих двориках. Поравнявшись с рептилиями, он поднял руку в почтительном приветствии. И повсюду высились древние величественные вязы, с незапамятных времен осеняющие все новые и новые поколения студентов.
     И вот тут-то огромные куранты начали отбивать шесть часов.
Быстрый переход