Несмотря на свои внушительные габариты, она легко прошла по мосткам и шумно плюхнулась на стул рядом с ним. Адамберг улыбнулся ей. Интересно, знала ли Ретанкур, что она была для него чем‑то вроде волшебного, спасительного дерева с жесткими, но целебными плодами, дерева, которое обнимаешь, но не можешь обхватить, на которое забираешься, когда за тобой гонится весь ад? Дерева, в высокой кроне которого строишь себе шалаш? Да, она напоминала дерево: могучее, с шероховатой корой, непроницаемое, хранящее в себе какую‑то величавую тайну. Она обвела своим зорким взглядом комнату, пол, стены, полицейских.
– Ну и бойня, – сказала она. – А где тело?
– Везде, лейтенант, – ответил Адамберг, показывая на комнату. – Оно раскрошено, разбросано, распылено. Его видишь всюду, куда ни глянь. А когда рассматриваешь все по отдельности, его не видно. Здесь только оно одно, и здесь его нет.
Ретанкур стала внимательно, метр за метром, осматривать все вокруг. Мельчайшие расплющенные фрагменты человеческого тела усеяли ковры, облепили стены, присохли к ножкам мебели. Повсюду кости, мясо, кровь, часть останков была сожжена в камине и превратилась в кучку золы. Никто не чувствовал отвращения, какое обычно возникает при виде трупа: эта измельченная масса не вызывала ни малейшей ассоциации с человеком. Полицейские передвигались очень осторожно, боясь случайно задеть и унести на себе частицу невидимого покойника. Жюстен тихо разговаривал с фотографом, веснушчатым парнем, фамилию которого Адамберг никак не мог запомнить. Редкие белокурые волосы лейтенанта прилипли к вспотевшей голове.
– Жюстен в ужасном состоянии, – констатировала Ретанкур.
– Да, – согласился Адамберг. – Он вошел сюда первый, не зная, что ему предстоит увидеть. Тревогу поднял садовник. Постовой из Гарша позвонил своему начальнику, тот заглянул сюда и сразу связался с Конторой. Жюстен принял на себя главный удар. Вы его смените. Отчет составите вместе с Морданом, Ламаром и Вуазне. Нам надо будет идентифицировать эти фрагменты, все, сколько их тут есть.
– Как он это проделал? Работа тяжелая.
– Похоже, с помощью электропилы и дубинки. Он занимался этим с одиннадцати вечера до четырех утра. Ему никто не мешал – тут каждый домик отделен от остальных большим садом и живой изгородью. Ближайшие соседи почти все разъехались на уик‑энд.
– Что известно о старике?
– Что он жил здесь в богатстве и одиночестве.
– В богатстве – да, – сказала Ретанкур, бросив взгляд на ковры, висевшие на стенах, и кабинетный рояль, занимавший треть этой большой комнаты. – А что в одиночестве, я сомневаюсь. Абсолютно одинокого человека вряд ли станут убивать так изощренно.
– Если допустить, что это его останки, Виолетта. Хотя это можно считать почти доказанным: волосы, которые были обнаружены здесь, совпадают с теми, что нашли в ванной и спальне. Если это хозяин дома, его звали Пьер Водель. Ему было семьдесят восемь лет, он когда‑то работал журналистом и специализировался на уголовных делах.
– Вон что.
– Да. Но, по словам его сына, у него не было явных врагов. Правда, временами он попадал в очень неприятные ситуации и ввязывался в конфликты.
– А где его сын?
– Сейчас в поезде. Он живет в Авиньоне.
– Он сказал еще что‑нибудь?
– Мордан говорит, что он не заплакал.
К Адамбергу подошел доктор Ромен, судебный медик, который вернулся к работе после долгого перерыва:
– Не стоит вызывать родственников на опознание. Мы установим личность по анализу ДНК.
– Разумеется.
– Первый раз вижу, чтобы ты сидел во время расследования. Почему ты не на ногах?
– Потому что я сижу, Ромен. |