— Конечно же, — обещали они друг другу, — мы вернемся сюда с повозками и многочисленными лошадьми, и забрать все до последней крупицы.

— Собаки! — выругался Конан. — У каждого из вас уже есть состояние, о котором вы даже никогда не могли мечтать. Вы шакалы, что объедаются падалью, пока их не разрывает от переедания? Неужели мы задержимся здесь до тех пор, как иргизы перейдут через горы и перережут нам глотки? Что вам тогда будет от этого золота, дураки?

Киммерийца больше заинтересовала келья, где в кожаных мешках хранилось зерно. Он приказал воинам навьючить на несколько лошадей продовольствием вместо золота. Они немного поворчали, но послушались. Воины послушали бы варвара теперь, даже если бы он приказал им пойти с ним в Амазон или Атлаю.

Каждый дюйм его тела мечтал о еде и сне. Однако северянин лишь пожевал немного сырых зерен и восстановил ослабленные силы, держась лишь своей несломленной волей. Ясмина полулежа, откинулась в седле, но ее глаза резко блестели в свете факелов, чем вызвала у Конана все больше и больше уважения, бывшее даже сильнее, чем предыдущее восхищение.

Они ехали через сказочную пещеру. Уркманы жевали зерно и взволнованно разговаривали об удовольствиях, которые они обретут, потратив захваченное золото, когда, наконец, путники не достигли бронзовых ворот, которые были подобны двери, через которую они вошли. Двери не были заперты, хотя Клонтар и предупреждал, что никто, кроме жрецов на протяжении многих веков не посещал горы Эрлика. Когда они с усилием открыли дверь, их ослепил белый свет утренней зари.

Они смотрели на небольшой выступ, от которого дальше вела узкая дорожка, проходя по краю огромного скального вала. С одной стороны скала круто уходила вниз на многие сотни футов вглубь, туда, где на дне пропасти извивался поток, который выглядел сверху, как серебряная нить. На другой стороне крутая скала возносилась вверх на добрые пятьсот футов. Пик заслонял полностью вид слева, и только с правой стороны Конан разглядел несколько гор, окружающих пик Эрлика, а далеко за их пределами долину, идущую от южного прохода, что выглядела с расстояния, как разрыв в плоти мрачных, горных хребтов.

— Там лежит ваша свобода, Конан, — сказал Клонтар, указывая на проход.

— Примерно в пяти милях от того места, где мы находимся, тропа спускается в долину, в которой есть вода, живность и трава для лошадей. Когда вы пройдете через проход, то будете идти еще в течение трех дней, прежде чем попадете на земли, которые ты знаешь. На этих землях обитают дикие племена, но не нападут на такую большую группу, как ваша. Ты пройдешь через проход еще до того, как иргизы обогнут гору. Они не будут преследовать тебя там. Здесь границы их страны. А теперь позволь мне уйти.

— Не сейчас; я отпущу тебя на перевале. Ты вернешься назад с легкостью, чтобы ожидать иргизов; и ты будешь в состоянии рассказать им любую ложь, наплести всё, что только придет тебе в голову. О том, что случилось с их богиней.

Клонтар окинул Конана ненавидящим взглядом. Глаза киммерийца также налились кровью, а под напряженной кожей лица выступили скулы. Он казался человеком, которого истязали в преисподней, да и чувствовал себя подобным образом. У Клонтара же не было оснований для решительного протеста, за исключением того, что он хотел как можно скорее убраться из этой ненавистной ему компании.

По состоянию, в котором находился Конан, можно было сказать, что им руководили самые примитивные инстинкты.