Ланка перестала паниковать, сообразив, что вожделенному контракту практически ничего не угрожает — если только кто-нибудь сдуру не брякнет про этот чертов труп, а это вряд ли. Зато роман с Большим Человеком у нее наконец завершился — прямо как иллюстрация к пословице про друзей в беде. На первом же свидании, случившемся после известных событий, Ланка об этих самых событиях доложила. Нежный возлюбленный отреагировал неожиданно и, на мой скромный взгляд, не слишком адекватно: засуетился и засобирался по делам, о которых «совсем, черт побери, забыл». Ланку странное поведение героя почему-то смертельно обидело. Вряд ли она так уж нуждалась в этот момент в «крепком мужском плече», и конечно, в таких обстоятельствах разумно вести себя поосторожнее…

Все правильно. Однако, воистину — больше всего значит не что мы делаем, а как. Тоже мне, жена Цезаря! Черт побери, раз ты уже пришел на свидание к любимой, вроде бы, женщине, неужели нельзя сказать что-нибудь в духе «дорогая, я понимаю, как тебе сейчас трудно»? Пустяк, который займет две минуты. Но — нет!

Образ сильного заботливого мужчины в одно мгновение разлетелся на миллион невидимых глазу осколков. Ланка подытожила ситуацию бессмертным коржавинским «а кони все скачут и скачут, а избы горят и горят»: как бы там ни было, ни присутствия духа, ни чувства юмора она не потеряла. А я, грешным делом, подумала, что оно и к лучшему — Генка, Ланкин муж, мне нравился. Вроде бы приключения жены его ни на волос не задевали, но все-таки…

Нашлись в этой драме и иные плюсы. Ланка не только с удвоенной энергией набросилась на работу, но и потратила часа полтора на общение с вахтершей. С которой Ильин, кстати, побеседовал без малейшего успеха: ничего не знаю, никого не видела, да вы представляете, сколько тут в день народу проходит, я вам не компьютер и даже не фотоаппарат. Ланке же удалось извлечь из цербера довольно ценную информацию: видела она девушку Свету, а как же, полседьмого она явилась, может, в семь, одна, никого с ней не было, нет, не похоже, чтобы плохо себя чувствовала, наоборот, выглядела очень довольной, ну прямо сияла, как кошка после миски сметаны.

С первого взгляда казалось: фактики — пальчики оближешь. Но уже со второго стало ясно, что «ценную» информацию совершенно некуда приложить. Ну, одна, ну, очень чем-то довольная, значит, нужно выяснить, где она была перед тем, как заявиться в студию. Очень просто, да? А вот где угодно! В салоне красоты, на свидании, у портнихи… Даже картинную галерею — сколь бы сомнительной такая идея не выглядела — и то нельзя было с уверенностью исключить.

Попытки вызвонить Лидусю продолжались с нудной безуспешностью: ломкий юношеский голос отвечал, что «мама в Пензе, нет, не знаю, когда вернется». Ну ладно хоть не в Тимбукту, зная Лидусю, можно предположить что угодно. Однако, пусть Пенза и недалеко, хорошего настроения эти сообщения не добавляли.

Даже бесконечно терпеливый Ильин в один прекрасный вечер утомился моими беспрестанными домогательствами (не подумайте дурного, информационными) и вежливо объяснил, что, кроме великолепной, без всякого сомнения, Ланы свет Витальевны, у него есть и другие дела. А следователи тоже не семижильные, и вообще, чего мы, собственно, дергаемся — никто же не собирается вызывать на допрос наших возлюбленных американцев, просто не болтайте лишнего и все.

Впрочем, грех жаловаться. Результатов всяких там обследований он от меня не скрывал. Результаты озадачивали. Про труп, пришедший в студию своим ходом и упавший там со стула я уже знала. С этими передвижениями удалось разобраться без особых проблем, поскольку искомая обувь не только присутствовала, но и имела весьма характерные каблуки. Иные же «посторонние» следы оказалось практически невозможно выявить — слишком много народу проходит ежедневно через студию, так что чего-чего, а следов там в изобилии.