Строго говоря, то, что я говорила, было некоторым преувеличением. Единственным «свидетелем» был Игорь Глебович, а он сообщил лишь, что в нужное время происходили последние интересующие нас изменения в бухгалтерской документации — а это вовсе не означало личного присутствия Ларисы Михайловны. Теоретически ковыряться в компьютерных файлах мог кто-то посторонний, вот только верилось в такую теорию слабо. Да и пальчики на ключе от черного хода… Разумеется, они, как я и сказала, могли быть оставлены и раньше — но с какой стати?

С полчаса в студии бурлили эмоции. Лариса Михайловна требовала оградить ее от моих отвратительных инсинуаций, я давила на психику и ежеминутно поминала «соответствующие органы», Ланка сохраняла нейтралитет и явно чувствовала себя не лучшим образом.

О своих ощущениях мне лучше умолчать. Да, я иногда умею быть очень… негуманной. Вот только чувствую себя при этом отвратительно. Не помню, кто сказал, что «порядочный человек — тот, кто делает гадости без удовольствия». Слабое утешение. Но — куда мне было деваться?

В общем, эти полчаса вряд ли можно отнести к самым приятным воспоминаниям моей жизни.

Может, не стоило упоминать про юного жениха и домик в деревне?

Лариса Михайловна как-то осела, поникла, нежно-розовый румянец поблек. После двухминутного молчания, занятого перекладывания все тех же бумажек она наконец еле слышно прошептала:

— Сколько вы хотите?

Вот это да! Вот это — бухгалтерский подход. Вроде как деньгами любую проблему можно разрешить — даже проблему «с летальным исходом».

После первого восторга мне, однако, подумалось, что тут что-то не так. Не давало покоя одно пустяковое на вид обстоятельство.

— Лариса Михайловна, скажите, пожалуйста, какое у вас давление?

— Какое давление? — она в недоумении уставилась на меня. Недоумение выглядело очень натурально.

— Обычное давление, артериальное. Систола, диастола…

— Сто десять на семьдесят, кажется… Вы что, издеваетесь?

Нет, я не издевалась, но «обстоятельство» действительно не давало мне покоя.

Ладно, медики сомневаются, когда была принята отрава: за полчаса или за три часа до смерти. Но, простите, клофелин — это что, нормальная принадлежность дамской сумочки (если, конечно, дама не гипертоник)? Предположим, Лариса Михайловна решила от Светы таким простым способом избавиться. Замечательно. А клофелин просто лежал себе в карманчике, ждал, когда понадобится, да? Если же госпожа бухгалтер запланировала все заранее, в том числе договорилась со Светой о встрече — так какого дьявола делать это в студии и вызывать огонь на себя? Огонь подозрений, то есть.

Нет, господа, чего-то не вяжется. Что бы там ни было, а купить Свету было проще, чем убить. А если из-за «жениха», то опять же — почему в студии?

И самое главное — Натали. Она-то явно погибла потому, что попыталась кого-то шантажировать. Чем? Только подозрением в убийстве, так?

И откуда в таком раскладе взялась Лариса Михайловна? Даже я со своей богатейшей фантазией, подобную ситуацию придумать не могу. Бред. Но говорить всего этого я, конечно, не стала, а сказала совсем другое:

— Ланка, тут денег предлагают! И ведь наверняка мало, а? Нас с тобой уж точно дороже встанет купить, чем Свету. А Свету предпочли убить…

На Ларису Михайловну было жаль смотреть. Уже не бледная, а какая-то зеленая, так что мне подумалось — не померла бы еще и она, грешным делом. Голос дрожит, губы трясутся — ужас!

— Я ее не убивала…

— Ага! — радостно подхватила я. — Она сама тут пришла и померла, другого места не могла выбрать. И Натали сама с лестницы свалилась…

— К-к-ка-кая Н-натали? — «железная леди» тихонько пискнула, сжала кулаки и… разрыдалась.