Воинов перестал плакать. Внезапно он встал, поднял Элеонору и крепко обнял ее. Девушка вспомнила, что он не помыл рук после операции, к тому же он сжимал ее с такой силой, будто хотел расплющить о свои ребра. Поэтому она была рада, когда в комнату заглянул Корф и сказал:

— Не время предаваться чувствам. Надо работать.

* * *

А потом пришло и лето… Элеоноре не верилось, что она уже так давно не была в Петрограде. Город отдалился куда-то в туманное прошлое. Время летело быстро, периоды ожесточенных боев сменялись периодами затишья. Политические изменения происходили своим чередом, и Элеонора, потерявшая надежду разобраться в них, поняла только одно: при смене власти необходимые вещи исчезают неведомо куда.

В августе ей неожиданно был обещан отпуск. Произошло это благодаря… гадюке.

Отдыхая после тяжелого операционного дня, девушка прогуливалась по запущенному саду, окружавшему особняк. Возле старого пня она увидела гревшуюся на солнце гадюку.

На Элеонорин визг сбежался весь лазарет.

Змея уже давно скрылась в глубине сада, окружившие Элеонору сотрудники успокаивали и утешали ее, а она… Наверное, только теперь она поняла, что такое страх. Да, раньше она боялась снарядов, неожиданных атак противника, полковников и генералов собственной армии, но все это не шло ни в какое сравнение с ужасной змеей!

— Ты что, рехнулась? — грубо спросил Демидыч, выскочивший на ее крик с намыленной щекой и бритвой в руке.

А Воинову и Корфу, кажется, очень понравилось, что у несгибаемой старшей сестры обнаружилось-таки слабое место.

Отсмеявшись, Воинов вынес вердикт:

— Да у вас нервы никуда не годятся, Элеонора Сергеевна. Придется отправить вас в Питер, для пополнения запаса инструментов. Заодно и отдохнете немного от тягот фронтовой жизни.

— Но…

— Я не хочу слышать ни о каких «но», — улыбнулся Воинов.

— Вам же будет трудно без меня, Константин Георгиевич! — Поскольку Воинов продолжал весело улыбаться, она повернулась к Корфу.

— Конечно, трудно, — скрывая улыбку, подтвердил тот. — Но мы справимся.

— Да ты уж поезжай лучше, девка, — пробормотал Демидыч, возвращаясь в дом. — Змей она боится! А что дальше-то будет?

Некоторое время Элеонора пыталась объяснить мужчинам, что дело тут вовсе не в ее нервах. Просто с детства она действительно очень боится змей. К тому же спящая возле пня гадюка отнюдь не безобидна, это ведь не уж какой-нибудь!

Но оправдания не помогли, история с гадюкой стала неизменной пищей для шуток и розыгрышей. Стоило Элеоноре начать выговаривать одному из санитаров, как тот вытаращивал глаза, прикладывал палец к губам и шептал: «Ой, тише! Змея ползет!»

* * *

Теперь, засыпая по вечерам, Элеонора во всех подробностях представляла себе встречу с городом, с Архангельскими… Но ничему этому не суждено было сбыться.

* * *

Однажды утром она проснулась со странным чувством, будто, пока она спала, ее душу переселили в чужое тело. Голова разламывалась на куски, а руки и ноги не хотели слушаться. Ее познабливало, а во рту был устойчивый медный вкус. Ей очень хотелось закрыть глаза и поспать еще, в надежде, что восстановится прежняя реальность, но спать дольше было нельзя.

С трудом она поднялась, ополоснула лицо и вышла наружу. Лето уже кончалось, скоро осень, ее любимое время года… Но Элеоноре было не до красот пейзажа.

«Хоть бы не было дождя», — с тоской подумала она, взглянув на небо.

Оно было безоблачным.