Пальцы Двалина медленно поползли по поясу, наконец нащупав теплую рукоять. Медленно и осторожно гном потянул оружие вверх, сейчас он не думал о смерти. Его задачей стало вытащить секиру, а все остальное уже не имело значения. Эльтара, казалось, ничего не замечает.

Обливаясь потом, гном дюйм за дюймом тянул оружие вверх. Несколько раз ему приходилось замирать, когда Эльтара шевелилась, и Двалину казалось, что повелительница вот‑вот обернется. И мало‑помалу ему удалось высвободить рукоять. Теперь оставалось нечто уже совсем простое.

Расширенными глазами гном смотрел в затылок своему прекрасному врагу. Как всякий из числа Подгорного племени, Двалин был неравнодушен к красоте, тем более столь необычайной, как у его пленительницы. Ударить... разрубить череп... чтобы тонкое тело упало вниз сломанной игрушкой... чтобы роскошные волосы щедро залила кровь... и чтобы потом твари Орды вволю попировали над ее бренными останками...

Гном никогда не бил в спину. В горячке боя, когда ты один против множества врагов, там уже не разбираешь, куда придется смертельный удар – в грудь или в лопатку. Но здесь... подло и коварно ударить, раскроить голову той, перед кем его племя – а значит, и он сам – в громадном, до сих пор не оплаченном долгу... Двалин помотал головой. Глаза начинал разъедать пот. Как ни крути, умирать так глупо не хотелось.

Но и жить так тоже нельзя!

Секира медленно начала подниматься. Эльтара не оборачивалась.

Лезвие поднялось еще выше. И тут волшебница запела.

Если бы это была чарующая медоточивая песня, Двалин, наверное, все‑таки ударил (по крайней мере, он старался уверить себя в этом). Но вместо этого раздались немудреные, кое‑как срифмованные вирши, в которых чувствовались и злость, и боль.

Я вел полки к победе, в огонь,

Я шел, круша города

Я Гондора силу развеял в пыль, Я стер ее навсегда

Я вел полки через сотни лиг

В огне, и в крови, и в боях

И к Гавани Серой в свой час подступил,

Защитников вбив во прах

И гордые башни огнем изошли,

По городу я шагал...

Когда Кирдэн, подняв свой клинок,

На площади главной встал.

Я Кирдэна силу своей превозмог,

Мой меч гордеца сразил.

Но тут юный хоббит с Кинжалом Судьбы

Дорогу мне преградил.

Ему победу Судьба отдала,

Мне сердце пробил клинок...

Кровавая тьма мой окутала взор,

И сам я предстал, одинок,

Пред тем тяжелым и черным путем,

Что всех Родившихся ждет.

И страшен, и скорбен был – как и для всех! ‑

Тот мой роковой полет

И дальше я помню лишь черную боль

Да страшный Валаров суд.

– Эй, ты что, ты что?! – внезапно вскрикнула волшебница, загораживаясь локтем. Грифон камнем ринулся к земле.

Отчего‑то заслушавшийся Двалин упустил момент, неловко пошевелился, и Эльтара обернулась. Ее взору предстал гном с занесенной для удара секирой.

Она бы уже не успела сотворить никакой волшбы. Но прекрасные глаза полнил такой ужас и, главное, в них читалось такое недоумение, что у Двалина дрогнула рука.

Грифон почти врезался в землю, так что Двалина изрядно тряхнуло. Не отрывая глаз от лица Эльтары, он медленно убрал оружие обратно за пояс. Наступило молчание. Волшебница уже привела в действие защитные заклятья, но Двалин и не собирался нападать.

– Ты... хотел... убить меня? – изумленно проговорила Эльтара. На сей раз она опустила словечко "презренный".

– Я хотел сделать это, – медленно вытолкнул слова из горла Двалин.