— О! — На ее глазах проступили слезы. — Не знаю. Черт возьми, оставьте меня в покое. Откуда я знаю, чего именно мне хочется! Мне хочется, чтобы вы оставили меня в покое!

 Слезы текли уже по щекам, голос стал глухим. На другой стороне моста о чем-то оживленно советовались Джейн и Роуз. У меня было такое ощущение, что Джейн сорвется с поводка в любое мгновение. Я достал одну из своих карточек.

 — Возьмите. Если понадоблюсь, позвоните. Деньги есть?

 Она покачала головой. Я достал из бумажника десять десятидолларовых бумажек, переданных мне ее мужем, и отдал ей. Без них бумажник стал довольно тощим.

 — Я не скажу ему, где вы находитесь, — сказал я и зашагал по мосту, потом по склону холма, направляясь к стоящей за музеем машине.

 9

 У Харви Шепарда под правым глазом был лиловый синяк, который, вероятно, причинял ему боль, когда он хмурился. Но он все равно хмурился.

 — Черт подери, — сказал он, — я выложил за эту информацию пятьсот долларов, а теперь ты сидишь здесь и заявляешь, что не передашь ее мне. Что за дела?

 — Я могу вернуть аванс, если хочешь, но не скажу, где она. С ней все в порядке, она уехала по собственной воле. Мне показалось, что она несчастна, не может разобраться с собственными мыслями, но в остальном — в полном порядке и безопасности.

 — Почему я должен верить, что ты видел ее? Быть может, ты хочешь опустить меня на пять бумажек и издержки, а сам и не приступал к ее поискам?

 — Потому что я предложил тебе вернуть деньги.

 — Предлагают многие, но попробуй их получить!

 — Она была одета в синюю бобочку, белые шорты, белые теннисные туфли «Треторн». Узнаешь одежду?

 Он пожал плечами.

 — Откуда синяк? — спросил я.

 — Что?

 — Синяк на лице. Откуда он взялся?

 — Бога ради, не старайся сменить тему. Ты должен предоставить мне конкретную информацию. Если понадобится, я отволоку тебя прямо в суд.

 — Хоук тебе навесил?

 — Что навесил?

 — Синяк. Хоук тебя ударил?

 — Спенсер, не суй свой нос в мои дела. Я нанял тебя найти жену, а ты даже этого не смог сделать. Забудь о Хоуке.

 Мы находились в кабинете на втором этаже, окна — на Мейн-стрит. Он сидел за огромным и очень современным датским письменным столом. Я — на стуле, обитом белой кожей. Потом я встал и направился к двери.

 — Пойдем, — сказал я. — Хочу показать тебе кое-что в том помещении.

 — А что там может быть?

 — Встань и подойди, сам увидишь.

 Он фыркнул, медленно и неуверенно поднялся и пошел, как старик, совершая аккуратные движения, стараясь, чтобы туловище оставалось неподвижным. Когда он подошел к двери, я сказал:

 — Ладно, забудь.

 Он собирался нахмуриться, но глаз болел, поэтому он не нахмурился, а лишь выругался в мой адрес.

 — Черт возьми! Что ты пытаешься сделать?

 — Тебя избили, — сказал я.

 Он на мгновение забылся, резко повернулся ко мне, однако застонал от боли и оперся рукой о стену, чтобы не упасть.

 — Убирайся, — сказал он как можно тверже, но не повышая голоса.

 — Кто-то обработал тебя. Мне показалось это, как только я увидел синяк, а когда ты попытался идти, я знал уже наверняка.