— Отражение, — повторил Йона.

— Когда старый корпус закрыли, отец остался в нем. Пациентов оттуда перевели, но папа вел исследования все сорок лет своей клинической практики, собрал колоссальный архив… Однажды вечером загорелся распределительный щит, папа погиб, а результаты его труда оказались уничтожены.

— Примите мои соболезнования.

— Спасибо, — пробормотала Анита.

— Вы что-нибудь помните о самом Цезаре?

— А можно узнать, в чем дело?

— Цезарь подозревается в серийных убийствах, — объяснил Йона.

— Понятно. — Анита сглотнула. — Но я его только в ту ночь и видела. В детстве.

— Я пытаюсь взглянуть на ситуацию глазами вашего отца… Психически больной незнакомец проникает ночью в его дом, гладит по головке его дочь… он, наверное, ужасно испугался.

— Но для него та история стала началом важного дела.

— Исследования?

— Помню, как он улыбался, когда рассказывал о своей первой встрече с Цезарем… Цезарь положил руку мне на голову, посмотрел отцу в глаза и сказал: «Дети играют, мамы смотрят на них».

Охнув от боли, Йона поднялся и сказал, что ему пора. Он поблагодарил Аниту за помощь и заспешил по коридору.

Мартин, погруженный в гипноз, сумел увидеть заднюю стену Школы экономики и красный домик на детской площадке.

Эрик медленно подвел его к месту убийства и начал описывать горки и лазалку.

Мартин кивнул и пробормотал: «Дети играют, мамы смотрят на них».

И Йона, и Эрик тогда решили, что Мартин просто пытается представить себе детскую площадку, Эрик даже заметил: «Но вы там посреди ночи — свет исходит от фонаря». Эрик хотел, чтобы Мартин сосредоточился на истинных воспоминаниях о площадке, где в ту минуту никаких мам не было.

Но Мартин как раз переживал истинные воспоминания.

Он ничего не видел, но он слышал, что происходит.

Мартин услышал слова про мам и детей, сказанные Цезарем на детской площадке.

Йона толкнул входную дверь и побежал к машине. Надо как-то вытащить из Мартина все, чему он стал свидетелем.

75

Цезарь снова куда-то пропал, и потянулись жаркие однообразные дни. Вчера девочки просидели голодными — бабушка куда-то уехала на грузовике и вернулась только вечером. Сегодня утром им выдали по куску соленой рыбы и картошку.

Мия не могла отделаться от мыслей о случившемся.

У нее просто не укладывалось в голове: Цезарь перерезал Ралуке горло — и тут же забыл о ней.

Ее погрузили в сон, и Ралука уснула навсегда.

Изнасиловав Ким, Цезарь еще какое-то время лежал на ней, тяжело дыша, потом поднялся, застегнул штаны и ушел.

Когда Ким начала приходить в себя, бабушка проследила, чтобы она вползла назад, в клетку, держа в охапке одежду.

Ким, к которой зрение еще не вернулось, ударилась головой о крышу клетки, после чего легла на свое место и отключилась.

Труп Ралуки пролежал в бараке всю ночь.

Утром Бленда помогала бабушке кремировать Ралуку в печи за дальней постройкой.

Кремация растянулась почти на весь день, и над двором повис сладковатый дым.

Бленда вернулась в свою клетку с закопченным лицом; она плакала, и ее коконом окружал запах дыма.

После изнасилования у Ким болело в промежности. Вчера она просто сидела, закрыв руками лицо, пока Мия пыталась склонить их с Блендой на свою сторону.

— Я вот чего не понимаю: он держит нас в клетках, чтобы мы не сбежали, но ценят нас при этом примерно как грязь. Сначала я думала, что это что-то вроде «Боко харам», только христианское… Но теперь мне кажется, что это просто какая-то инцелская революция.