– Пойдем за мной, – шепнул писатель Марго. – Хочу его поблагодарить.

Они поднялись на второй этаж, долго шли по каким-то параллельным коридорам и, уточнив у проходящей балерины, где гримерка, пнули белую заляпанную дверь. Музыканты паковали инструменты, над чем-то смеялись, в углу возле косого зеркала Петя Савицкий переодевал брюки.

– Друзья! Вы подарили нам колоссальное удовольствие! Отныне мы ваши фанаты! – заявил Греков, пожимая артистам руки.

Они тепло загудели и кинулись обниматься, прежде всего, конечно, с Маргаритой. Пианист с шикарной шевелюрой мгновенно отвел ее за ширму и начал знакомить с графиком ближайших концертов.

– Петр Николаич, – окликнул кларнетиста писатель. – Ждем, когда наденешь штаны, чтобы сказать, что ты – абсолютный гений.

– Уже, уже, – радостно закивал Петя, заправляя рубашку в теплые треники из футера.

Греков вырвал Маргошу из лап пианиста и подвел к Савицкому. Тот бережно паковал костюм в чехол, что-то бурча себе под нос.

– Мы в восхищении, это было великолепно, – сказала Маргарита, протянув руку.

Петя припал к ее кисти губами, лобызая аж до самого запястья.

– Сергей Петрович, – нарочито негодующе обратился он к Грекову. – И вы потратили месяц на лечение в захолустье, вдали от столь прекрасной супруги? Это кощунство!

– Ну, Марго действительно прекрасная супруга, но не моя, – улыбнулся Греков. – Мы встретились-то второй раз после окончания школы. И только благодаря тебе, дружище.

– Господи, да у меня великая роль в этом мире! – воскликнул Петя. – Надеюсь, вы прекрасно знаете, что ваш спутник – выдающийся человек? – обратился он к Маргарите.

– Где-то я это уже слышала, – съехидничала Маргоша.

Они обменялись любезностями, обнялись и попрощались, обещав вернуться с цветами и шампанским на следующий концерт.

Выйдя из гримерки, Греков с Марго долго плутали по лабиринтам лестниц и переходов, пока не поняли, что окончательно заблудились. В огромном темном пространстве не было ни души, с потолка тускло светил технический прибор.

– Мне кажется, мы где-то за сценой, – предположил Греков. – Причем за какой-то другой, не камерной, судя по тому, что нас не сбивают с ног танцовщики.

Он направил луч телефонного фонарика на стену, высветив гору декораций и передвижную вешалку с костюмами детского утренника. Рядом с желтыми комбинезонами цыплят, утыканных перьями, висел волчий наряд с хвостом из мохнатой тряпки. На колченогих стульях лежали головы героев размером с череп мамонта. Из волчьей пасти свисал резиновый алый язык. Клыки из папье-маше обломались. Уши стерлись со временем и приобрели добродушно песью форму.

– Какой-то невеселый волк, – констатировал Греков. – Наверное, выгорел на работе.

– Может, просто разменивается по мелочам, охотясь за цыплятами, а не за буйволами? – парировала Марго.

– Он просто играет отведенную роль, – усмехнулся писатель. – В его пьесе нет буйволов.

– А кто ему мешает выйти за рамки и создать свою пьесу? Взглянуть на мир со стороны, отразить его в более монументальном зеркале? Ведь вы, писатели, призваны отражать? Не так ли?

– К чему такой подъеб, Марго? Считаешь, я трачу себя на цыплят?

– Считаю.