Вадим вздрогнул от страшного видения и зажмурил глаза.

– Дядь Вадь, не узнаете? – спросил до боли знакомый голос.

– Господи, – оторопел хирург. – Тимоша?

– Эт я, – засмеялся парень.

– Да я же тебя сроду без этих железок на лице не видел! – вскричал Вадим. – Вот это преображение! И ты всю жизнь был желто-сине-зеленым, как попугай Ара.

– Ну я ж не от рождения был таким. – Бывший фрик погладил свои волосы рукой. – Мама во сне приходила. Сказала, зачем тебе вся эта мишура, сынок. Ты и без нее выдающийся. Да и больше нет смысла причинять себе боль.

– Что ж ты на телефон не отвечал, паразит? – возмутился хирург.

– Да не хотел душу бередить. И квартиру сдал, не мог в ней больше находиться. Живу в общаге у друга. Но скоро сам буду снимать. Меня в хороший ресторан взяли поваром. Я влог веду кулинарный. Почти миллион подписчиков за полгода. «Тимоша-фуд» называется. Кину ссылку.

– Как жаль, что мама этого не видит. – Вадим поперхнулся внезапным комком. – Как бы она была счастлива…

– Мне кажется, она видит, дядь Вадь, – ответил он печально. – Вот только шубу я ней не успел купить… И на Мальдивы не свозил…

Лифт открылся. Они горячо, по-родственному обнялись.

Вадим вдруг физически ощутил, как хочет сына. Такого же трогательного, безбашенного, сильного, великодушного.

Вечером с Марго сидели на диване и с восторгом рассматривали влог «Тимоша-фуд». Бывший фрик в накрахмаленном белом костюме и поварской шапочке, как фокусник, жонглировал ножами, тарелками, едой, крошил все с нечеловеческой скоростью, жарил, парил, затем вкусно уплетал и целовал на камеру пальчики.

– Красавец! – воскликнула Маргарита. – Вот это настоящий селф мейд! Держу пари: он через пару лет станет шеф-поваром и откроет своей ресторан. Тот случай, когда горе дает человеку неведомый потенциал.

* * *

С этого момента Вадим смотрел Тимошины видео в любую свободную минуту, смотрел глазами Ии Львовны, по-отцовски, почему-то всякий раз утирая слезу. Маргоша, замечая это, гладила его по голове.

– Ты переносишь нерастраченную родительскую любовь на чужого мальчика, – сыпала она профессиональными терминами.

– Родим своего, Марго, умоляю тебя! Давай родим своего! – целовал ее колени Вадик.

– Ты же знаешь… – отстраняла его Маргарита, поджав подбородок, – от меня это не зависит.

И все же наступил тот день, когда она вышла из ванной растрепанная, заплаканная, как в первый раз, во фланелевой пижаме, спадающей с теплого плеча, и с тестом в руке.

– Что? – не поверил хирург, чувствуя, как сердце отбивает джигу на барабане.

– Две полоски, – одними губами сказала она.

– Есть! Свершилось! Аллилуйя! – заорал хирург, подхватывая ее на руки и кружа по комнате. – Господи, ты есть! Ты услышал меня, господи!

– Вадик, подожди, поставь меня, послушай… – пыталась докричаться до него Маргоша, но муж был слеп и глух от счастья.

Лишь вечером, после работы, она присела к нему на диван и, касаясь губами его глаз, тихо произнесла:

– Вадик.