Ее тело просто требовало тишины, покоя. К началу весны животик стал ощутимо округлым, наливаясь снизу вверх от края мягких трусиков к пупку. А в середине марта ночью она вдруг проснулась от явного движения внутри, будто неведомая рыбка махнула хвостиком.

Вадим тут же открыл глаза, словно был единым целым с Маргошей, и тоже уловил этот сигнал. Он приложил ухо к животу, опустив веки.

– Слышишь? – прошептала Маргарита.

– Да, – тихо ответил хирург. – Его сердце. Стучит.

– Даже врач еще не слышит этого стука, – улыбнулась Марго.

– Плевать на врачей. Оно стучит для меня.

До рождения малыша оставалось меньше пяти месяцев. С марта по июль странное биение сердец заметили все. Марго и Вадим, глуша свои собственные толчки, ловили родительским радаром тоненькую несмелую пульсацию ребенка.

Греков, часто хватаясь за грудину, осекался дыханием, нарываясь на странные, непривычные синкопы. Он прижимал Жюли к себе, и та вопросительно поднимала голубые глаза: «Все в порядке?»

Мира с Маней в одной постели перестукивались сердцами, словно молоточками на ксилофоне. Адам и Дина, прижавшись друг другу, молились, чтобы эта аритмия оборвалась одновременно. «Господи, не дай нам пережить друг друга! Дай уйти держась за руки!» Моня, уже не встающий с ковра из-за артрита, слышал свой метроном реже и реже. Квакила, напротив, разгоняла сердечную мышцу до шестисот ударов в минуту и, как пьяная, врезалась в деревья, не успев затормозить. Вася, зарывшись в перья Азраила, ловил биение тысяч сердец, и вопреки обычному это был не равномерный бой, а камнепад рухнувшей лавины.

– Что с тобой, Ази? – спрашивал малыш. – Что тебя беспокоит?

Но Ангел молчал, еще крепче обняв ребенка крыльями.

Тем временем Квакила заметила на балконе фешенебельной квартиры бывшую бездомную Маню. Та опушилась, растолстела, а отсутствие ушей и хвоста придавало ей некий шарм и инопланетность.

Ворона вызвала кошку на словесную дуэль и обматерила на чем свет стоит. Маня, сытая, вальяжная, ответила, что плевать хотела на ее подхалимский умишко, на кургузое птичье мнение, и пожелала сдохнуть. Квакила отвесила взаимных «комплиментов», сказала, что еще посмотрит, кто сдохнет первым, и пообещала разорвать в пух и прах Манино бренное тело. На том они и разошлись, благо Мира отогнала с перил ворону и закрыла балконную дверь.

Тхор замечала, что знакомая птица не так любезна с ее кошкой, как с Грековской Жюли, и была уязвлена. Ибо Маня уже казалась Мире венцом творения, ума и прозорливости. Маня разделяла Мирины мысли о собственной персоне, но всякий раз негодовала, когда хозяйка закрывала балкон. Свободолюбивая кошь чуяла весну и по привычке хотела быть с южным ветром, с тающим снегом и разбуженными почками единым целым.

С приходом настоящего тепла Маргошин живот начал ходить ходуном. В левом подреберье поселилась мятежная пятка и била изнутри что есть мочи. Кулачок подыгрывал ей в районе пупка, делая Маргариту похожей на змею, заглотившую слона, как на рисунке Антуана де Сент-Экзюпери. Причем слон оказался знатным дебоширом, и его толчки были заметны окружающим даже через пиджак и плащ.

– Какой бойкий! – сказала однажды сухая старушонка в продуктовом супермаркете, поглядывая на волнующееся пузо Марго.