– Да что вы. – Сергей Петрович, мокрый, словно упавшая в лужу губка, достал из рюкзака пакет и протянул его хозяйке. – Вот ваш сахар и молоко, пеките пироги на здоровье!

– Нет, я и понятия не имел, что можно получать продукты таким образом, – не унимался старик. – Я не умею пользоваться интернетом, а она – вжик-вжик – и заказала доставку! Просто какая-то эксплуатация человека человеком!

Греков понял, что на фоне вызова курьера в семье уже несколько часов бушевала драма, а потому постарался быстрее раскланяться и уйти восвояси.

– Нет, нет, – закричала хозяйка, хватая его за рукав, – вы обязательно зайдете и выпьете чай! У меня дивные оладьи и запеченная тыква!

– Да, – подтвердил старик, – мы вас никуда не отпустим! Мы должны искупить свою вину.

Сергей Петрович рассмеялся. За несколько месяцев курьерства в нем впервые увидели человека.

Греков никуда не спешил, а потому разделся, вымыл руки и прошел на кухню. В коридоре он споткнулся о седого кудрявого пса, словно бревно лежавшего на полу.

– Это Моня, – сказал старик, – совсем уже плохой, не ходит, еле дышит. Очень его люблю. Просто душа моя…

Писатель почесал Моню за ухом, заглянул в его карие, с пеленой глаза и вздохнул:

– Чудовищно, что их век короче нашего. Я вот без своей кошки не мыслю жизни. А она ведь по-любому уйдет первой…

Старик отечески похлопал Грекова по плечу и представился:

– Зовите меня Адамом Ивановичем.

– Сергей, – протянул руку писатель.

– Сергуня, за стол! – скомандовала хозяйка. – Меня зовут Дина!

– А отчество? – поинтересовался Греков.

– Я еще слишком молода для отчества, – кокетливо отозвалась она.

На приятном, с бежевой скатертью столе господствовала тыква. Видимо, хозяева не рассчитали с размером, поэтому тыкву приспособили везде. Она была в изумительных сахарных оладушках, в крем-супе, в пшенной каше, в запеченной свинине, да и просто – в рассыпчатых янтарных кусочках посреди антикварной тарелки с позументами.

Греков ел с наслаждением, не стесняясь. Адам Иванович плеснул в серебряные с патиной рюмки вишневой наливки, и трое полуночников утонули в наиприятнейшей беседе.

Греков был редким слушателем. Таким, какими бывают только писатели. Он не перебивал, не стремился воткнуть в паузы «а вот у меня…», он молчал и улыбался, тихо пережевывая сладчайшую тыкву и запивая ее тягучей настойкой.

Адам Иванович рассказывал запоем. О своей любви к Дине, о Валере-Бабуине, скрепившем их союз, о следах молнии на предплечьях («Ну видишь же, видишь – Д-ИН-А»), о фокуснике, об измене, о годах с Зоей Штейнберг, о Тибете и счастливом отказе в посадке на самолет…

На этих словах Греков тихо рассмеялся, обнял Адама и подмигнул:

– Теперь я знаю, о каких знакомых говорила моя Мира…

– Мирочка! – воскликнула Дина. – Да это Адамов крепчайший друг и наш общий ангел-хранитель! Вы женаты?

– Нет.

– Жаль. А кстати, про Ангела! Адам, ты не рассказал про Ангела! Неси сюда альбом!

Разгоряченный старик принес потертый фотоальбом, тыча сухим пальцем в треснувшие фотографии и умиляясь:

– Смотри, какой была Дина! Какой полет, какая попа! А это наша легенда.