Маргарита боялась лишних слов, нечаянных взглядов, а потому отворачивалась от любопытных зевак и пыталась затеряться в толпе. Все медицинские бумажки, снимки, заключения она показывала Вадиму молча, не вникая в их суть. Он внимательно вчитывался в термины и удовлетворенно кивал, успокаивая жену одной только фразой: «Все хорошо».

Однажды среди анализов попался листочек с группой крови ребенка. Четвертая, резус положительный. Вадим завис буквально на несколько секунд. Они с Маргошей обладали первой группой, и четвертая у малыша не могла быть ни по одному из законов генетики.

– Все хорошо? – спросила Марго, не разбираясь в написанном.

– Все хорошо, – поднял глаза Вадим. – Главное, что нет резус-конфликта.

По дрогнувшему голосу она поняла, что ее опасения подтвердились. Но любовь Вадима была выше законов природы, выше любого генетического материала, хромосом, ДНК и всяких научных парадигм. Его любовь была мощнее заложенного семени, прочнее материнской плаценты, питательнее грудного молока, что пробивалось капельками сквозь нетронутые еще соски. На каждое его прикосновение эмбрион отзывался радостной возней, ладонь Вадима провоцировала у малыша бурю эмоций, в то время как рука самой Маргоши не вызывала ощутимой реакции. Когда хирург целовал выстреливший пуговицей Маргошин пупок, эта внутриутробная мелочь блаженно замирала и млела, вызывая тихий смех матери.

– Это поистине твой ребенок, – шептала она мужу.

– Только мой, исключительно мой, – кивал хирург, обхватывая руками живот, как боги обнимают земной шар.

Сам же обладатель четвертой группы крови и положительного резус-фактора который месяц маялся в поиске работы, понимая, что без украденного хирургом бриллианта ждать вдохновения бессмысленно. Он за копейки переводил с английского специфические банковские тексты (вспомнил, чему учили в институте), набрал несколько учеников и репетиторствовал онлайн, готовя прыщавую молодежь к ЕГЭ по пятьсот рублей за занятие. С девяти вечера до двенадцати ночи развозил курьером заказы из ближайшего круглосуточного продуктового (мечта сбылась). В магазине ему выдали зеленую жилетку и бездонную сумку-параллелепипед, куда набивалось до тридцати килограммов еды. Заказчики открывали квартиры на узкую щелку и всматривались в Грекова с подозрением. Для курьера он был слишком белобрыс и симпатичен, для грузчика – слишком изящен в пальцах и запястьях. Мужчины, забрав сумку, захлопывали перед носом дверь. Женщины иногда совали в щель чаевые – чаще горсть железной мелочи, реже – голубые бумажные полтинники, еще реже – оливковые сотки. Курьеры-таджики меняли мелочь на купюры прямо на кассе в конце смены, но Грекову было стыдно. Он высыпал ее в круглую пузатую вазу на полу, а Жюли с удовольствием гребла заработок лапой и рассыпала по всему полу.

В итоге писатель решил прекратить побираться, а вазу мелочи надумал отнести в банк. Правда, выяснилось, что деньги нужно рассортировать: рубли к рублям, пятаки к пятакам, желтые десятирублевки соответственно к монетам аналогичного номинала.

Это заняло больше суток, но Греков, с черными от металлической пыли руками, буквально словил дзен. Давно, со времен счастливого писательства, ему не было так хорошо. Он чувствовал себя богом, систематизирующим мир по задуманному образцу, приводя подобное к подобному, отделяя элиту от масс, патрициев от плебеев, богачей от бедняков, писателей от курьеров.