По иссеченным рубцами ладоням он узнавал своего брата-ювелира даже в метро. Этими же шрамами царапал шелковую кожу Дины в моменты близости. Она возмущалась и, смеясь, требовала ласкать ее в хлопковых перчатках.

Но любая, даже самая тонкая материя лишала чувствительности. Мельчайший заусенец на металле или на Дининой фаланге должен был не только замечен острым зрением, но и прощупан краешками пальцев. Любая, самая тонкая шлифовка изделия – резинкой на бормашине или волосяным кругом – завершалась тактильной проверкой с закрытыми глазами. И лишь рецепторы подушечек доносили самую верную информацию.

«Доработать, – говорили они о золотом украшении. – Запомнить и сохранить навсегда», – диктовали шифровку мозгу о пушистых подмышках и сбитых коленях Дины.

* * *

Итак, отшлифованным и гравированным перстнем Вадим остался крайне доволен: кольцо обнимало палец, как родное. Дело оставалось за малым – закрепить бриллиант.

Получив камень в полное распоряжение, старик не спешил с ним расстаться. Любовался до умопомрачения. Терял ощущение времени, проваливался в кристалл, как в бессмертие.

Перед глазами одновременно плыли картины марокканской ночи, шрамированных ладоней и воспаленных век арабского Адама – и тут же, через запятую, мокрое лицо Дины на фоне грозы: с неунывающим носом и яркими сапфировыми радужками в обрамлении черных гвоздиков-ресниц. Она почти не менялась со временем.

«Маленькая собачка до старости щенок», – подначивала ее подруга Зоя, высоченная рыжая еврейка с выразительными бровями.

С Зоей Штейнберг они познакомились уже в Москве. Купили кооперативную квартиру на деньги от Дининых побед. Оба уже отметили тридцатилетие. Адам, поработав на заводе огранщиком, понял, что неспособен к коллективному труду, и старался открыть свою мастерскую. Дина, уже как тренер, моталась на соревнования с детьми по всем советским республикам.

Зоя была старше их лет на пять и жила этажом выше вместе с мужем-фокусником. Габриэль Фокс, на тот момент известный иллюзионист, работал в Московском цирке на Цветном бульваре со своей программой. Дочку, десятилетнюю рыжеволосую Алю, наряжали как куклу, учили танцам и нередко приобщали к представлениям отца в качестве ассистентки.

Семейство Штейнберг-Фокс разрывало все шаблоны. Когда они гуляли по Арбату, люди оглядывались, видя в троице заморских гастролеров. Габриэль в цилиндре и смокинге, Зоя в перьях и шляпе, Аля – в полосатых колготках, короткой многослойной юбке на подтяжках и с синей искусственной розой в огненных волосах. Все шмотки и аксессуары мастерски шила сама Зоя, но никому в этом не признавалась.

– Муж привез из Парижа, – говорила она на голубое драповое пальто. – А этот берет – из Англии. А трость из Китая…

Приближенные к семье знали, что Габриэль в силу национальности и вздорного характера невыездной. Но с Зоей не спорили: вещи, сшитые ею, были великолепны сами по себе и не требовали оправдания.

На какой почве сложилась их дружба с Диной, Адам не мог понять никогда. Они были принципиально разными, как стальная напольная вешалка и детский резиновый мячик. Однако Зоя часто торчала у них на кухне, заражая Дину безумными идеями. Так, Штейнберг предложила объединить две квартиры, пробить перекрытие между этажами, построить лестницы сверху вниз и сделать двухэтажные апартаменты.