– Представляешь, – говорила она Дине, – ты будешь жить не в горизонтальной плоскости, а в вертикальной!

– Грандиозно! – отвечала Кацман и кидалась к Адаму, требуя глобальной перестройки.

Не существовало ни одного вопроса, по которому Штейнберг имела была ординарное мнение. Экстравагантность текла по ее по сосудам, смешиваясь с кровью в равных пропорциях.

– Зоя, – жалился ей Адам, – скажи Дине, чтобы взяла наконец мою фамилию. Мы уже тринадцать лет вместе, а она до сих пор Кацман.

– Ни в коем случае, – дымила Зоя жирными, как сардельки, сигарами, – Дина Кацман – это бренд, это спорт, это достижения! А с твоей фамилией Асадов только колорадских жуков с картошки собирать.

– Ну а что? Зоя Фокс тоже бы прекрасно звучало, – не унимался Адам.

– Не говори глупостей. Зоя Фокс – это лиса с обрубленным хвостом. Я сменю фамилию только в том случае, если она меня удивит.

Адам долго помнил эту фразу. В череде последующих мужей Зою удивила лишь одна фамилия – Бергштейн, своим зеркальным преломлением уже имеющейся. И она, не раздумывая, сменила свой «бренд» – кстати, впервые Асадов услышал это слово от нее.

Впоследствии он понял, что Зоя явно опережала время, что ей пристало бы родиться в двадцать первом веке. Она словно вернулась из будущего и жадно пыталась нахватать того, что люди еще не научились ценить. Коллекционировала какие-то вазы, какие-то платки, какие-то духи…

– Зачем тебе это барахло, Зоя? – удивлялся Адам.

– Даже не представляешь, сколько будет стоить это барахло в следующем веке!

– В следующем веке мы будем стариками! – усмехался Адам.

– И что? Вино будет невкусным, а сигареты некрепкими? Только не для меня!

Зоя, единственная из всех известных ему людей, не боялась старости и смерти. Бесстрашная рыжая Зоя в голубом пальто и фиолетовой шляпке. Где ты сейчас? Что с тобой?

* * *

Положив кольцо под мощный микроскоп, Адам Иванович накатывал на бриллиант металлические лапки. Корневерткой формировал золотой коготь, который крепко впивался в тело камня и не давал ему шелохнуться. Ангел внутри терпеливо ожидал заточения в перстень, мерно плывя по волнам и наблюдая с другой стороны микроскопа за крупным карим глазом ювелира, окруженным седыми колючими ресницами.

– Скажи, что еще ей было нужно? – разговаривал с ангелом Адам Иванович. – Я дал ей все, что мог, я собирался с ней в Тибет! Зачем, зачем ей дался этот фокусник?

Ангел вдумчиво молчал, разметав крылья от одного края рундиста до другого. А ювелир продолжал свой бесконечный многолетний монолог. С той лишь разницей, что сначала его слушателем была Зоя, потом Моня, а теперь – микроскопический образ в крошечном кристалле.

– Как она могла мне изменить? – вопрошал Адам Иванович, оторвавшись от микроскопа и любуясь перстнем на расстоянии вытянутой руки.

Измена оказалась отвратительно виртуозной. И виною всему была чертова дыра в потолке, которую они с Габриэелем прорубили ради своих жен.

Построить лестницу и объединить квартиры так и не удалось. Поэтому со своей стороны Штейнберги-Фоксы прикрывали дыру массивным ящиком из циркового реквизита, а потолок Кацманов-Асадовых так и оставался незаделанным, осыпаясь известкой на модный серо-голубой ковер.