Через эту дыру Габриэль и лазил к Дине в комнату. Долгое время Адам ни о чем не догадывался. Лишь удивлялся, что пробоина в потолке росла и растекалась, как лужа на асфальте. Но однажды, вернувшись домой раньше времени и развесив в прихожей одежду, услышал сдавленный визг и стоны. Подумал, что жена притащила щенка, и распахнул дверь спальни. Под тигровым пледом на кровати буйствовало нечто живое, огромное, хищное. Оно ритмично колыхалось, булькало, квакало и мерзко хлюпало телами, не оставляя сомнения в своем происхождении. С потолка свисал толстый канат, на полу валялась узнаваемая из афиш манишка и бант фокусника, которым еще недавно гордилась Зоя, уверяя, что «привезено из Италии».

«Еще и фетишисты», – первая мысль, пришедшая в голову рогатому Адаму.

Он застыл в полной растерянности, не понимая, как реагировать. Захотелось заорать, сорвать плед, отрезать веревку и нахлестать ею по бесстыжим рожам и прочим местам любовников. Захотелось в носках бежать по всему земному шару, разыскать Валеру Бабуина и молотить по наколкам на его груди: «Как же ты не предвидел?» Захотелось ткнуть в нос изменнице обожженными молнией руками с надписью «Дина»: «Как ты могла, если сам Господь посчитал нас единым целым!» Захотелось взорвать к чертовой матери весь этот мир и умереть на горе пепла! Но…

Адам почему-то закрыл дверь, сел на обувную тумбу в прихожей и горько заплакал. А потом, не выдержав мерного качания кроватной сетки за стеной, бегом поднялся по лестнице на этаж выше и прилип пальцем к запачканной кнопке звонка.

Отперла Зоя, невозмутимая, со свежепокрашенными бровями.

– Прекрати звонить, Адам, я уже открыла, – сказала она как ни в чем не бывало.

– Там твой муж… с моей женой… – Губы Асадова дрожали.

– Я знаю, – отрезала Зоя, – проходи.

Они сели на кухне друг напротив друга. Адам уперся взглядом в Зоины брови и больше ничего, кроме них, не видел. Брови ее, умные, ироничные, жили на лице своей жизнью. Правая – абсолютно хладнокровная – была параллельна полу, левая же – всегда изумленная – делала стремительный изгиб, напоминая перевернутую в полете чайку. Именно эта птичья бровь, вопреки флегматичной напарнице, выдавала легкую озабоченность.

– Смотри, какой трюк! – Зоя подвела его к раскрытому сундуку и разворошила какие-то шмотки.

Рядом с дырой в полу красовался металлический крюк, за который цеплялась толстая крученная веревка.

– А знаешь, как он одет? – Зоя затянулась сарделечной сигаретой и выпустила в лицо Адама порцию вонючего дыма.

– В гребаной манишке с бантом, – выдавил из себя рогоносец.

– Да, дорогой. В трусах и гребаной манишке, которую я собственноручно ему сшила. – Она потрясла перед лицом Адама красивыми кистями в перстнях. – Стояла два часа в очереди в ГУМе, чтобы урвать полтора метра индийского белого сатина и атласную черную ленту для банта. А потом из чешского журнала Žena a móda в читальном зале библиотеки, как дура, копировала выкройку.