Мама, кстати, познакомившись с еще восьмилетней Мирой, сердцем почуяла, что сын в надежных руках и она, Анна Николаевна, может спокойно умирать. Правда, слава богу, жила бесконечно долго, но о сыновьем желудке уже мало беспокоилась.

– Смотриии, – говорила она сыну, грозя пальцем, – Миру в этой жизни не потеряй. Она – твое все, она – твоя ладанка на сердце, твоя соломинка в бурлящем море, твой тыл, твой мир, твоя броня.

Сережа вздыхал. Даже если бы он и хотел потерять Миру, она не давала ему на это никакого шанса. Окончательно располневшая к третьему классу, Тхор, хоть и была красивой девочкой – с шоколадными глазами и густыми темными локонами, – не вызвала у Грекова никаких чувств, кроме крепкого товарищества.

Влюбился он в другую – стройную белокурую Маргариту. Впрочем, в Маргошечку были влюблены все мальчишки параллели. Она присоединилась к ним в конце начальной школы и по сравнению с одноклассницами казалась инопланетянкой. Марго родилась в Чехословакии, в семье работников посольства, и имела прелестный непередаваемый акцент. А еще у нее был мягкий розовый пенал с набором заоблачных по своей красоте карандашей и шариковых ручек. В одной из них – прозрачной – в толще крашеного глицеринового слоя плавал железный кораблик. Когда она писала, кораблик стремился к ровным синим буквам, когда в задумчивости грызла торец ручки – к пухлым сливочным губкам. В этот же год в сочинении на тему «Моя мечта», весь класс написал: «Хочу ручку с корабликом, как у Маргошки». И только Мира Тхор, стыдливо зачеркнув затем свои слова, вывела пером: «Хочу навсегда быть с Сережей Грековым». Учительница, выставляя оценки, прослезилась. Она была одинокой, и никто не мечтал быть с ней навсегда. Миру она не заложила. Только однажды шепнула ей на ухо: «Никогда, слышишь, девочка, никогда не делись своими чувствами с другими людьми. Затопчут, надругаются, засмеют».

Над Мирой, конечно, смеялись. Называли толстухой, бочкой, жиртрестом, глумились над чувствами к Сереже. Греков защищал ее, но делал это нехотя и не всякий раз. В отсутствие своей подруги на слова одноклассников «Как ты ее терпишь?» демонстративно закатывал глаза. Но тем не менее позволял себя любить и кормить. Думая при этом о Маргоше. Однажды решился подкатить к иностранке и подарил ей перышко неведомой птички. Серенькое у основания, но играющее радугой по краям. Маргарита была очарована. Ей дарили многое: конфеты, значки, пластиковых пупсов – но столь изысканную и эфемерную штуковину она получила впервые.

– Какой ты… особенный. – Она подняла на Грекова глаза. – Садись со мной за парту!

Родители девочки подсуетились, и Сережу пересадили к Марго. Мира выла от отчаяния. «Перестань носить ему еду», – решили Тхоры на семейном совете. Дочь была непреклонна: «Но ведь эта кукла не будет его кормить по часам! А значит, у него заболит живот и начнется рвота!» И вновь собрала тяжелый пакет с котлетами и термосом. Правда, в школу не пошла. Заболела. Впервые за учебные годы. «Какая жертвенность, какое благородство, – всплакнула семья.