|
Вчера на ней было ярко-красное. Сегодня она выбрала насыщенный желтый цвет, в ушах покачивались янтарные подвески, на шее лежало янтарное ожерелье. «Я нарядилась, чтобы быть соблазненной», – подумала она и постучала в дверь. Он сам открыл, провел ее к креслу, сел за стол – все как вчера. Но смотрел на нее не так, как вчера. Сегодня взгляд его не был отсутствующим, холодным. Появилось нечто, чего Серви-лия раньше не замечала ни у одного мужчины. Искра интимности и права собственности. И это не вызвало ее возмущения. Она не посчитала этот взгляд похотливым или грубым. Но почему она вообразила, что эта искра делает ей честь, выделяет ее среди всех знакомых ей женщин? – Так что ты решил, Гай Юлий? – спросила Сервилия. – Принять предложение молодого Брута. Это понравилось ей. Она широко улыбнулась, в первый раз за все время их знакомства. И Цезарь отчетливо увидел, что правый уголок ее рта определенно слабее левого. – Отлично! – воскликнула она, вздохнула облегченно и улыбнулась, но уже не так широко. – Твой сын очень много для тебя значит, – заметил Цезарь. – Он значит для меня все, – просто сказала она. На столе лежал лист бумаги, Цезарь посмотрел на него. – Я тут сочинил юридическое соглашение о помолвке твоего сына с моей дочерью, – про-изнес он. – Но если ты хочешь, мы некоторое время можем считать эту помолвку неофициаль-ной. По крайней мере, до тех пор, пока Брут не повзрослеет еще. Он может передумать. – Он не передумает, и я не передумаю, – отозвалась Сервилия. – Давай покончим с этим делом здесь и сейчас. – Как хочешь. Но должен предупредить тебя: после подписания соглашения обе стороны и их опекуны имеют право обратиться в суд, если какая-либо из сторон расторгнет помолвку, и потребовать компенсацию в размере приданого. – А какое у Юлии приданое? – спросила Сервилия. – Я записал здесь сто талантов. Сервилия ахнула. – Но у тебя же нет ста талантов для приданого, Цезарь! – Сейчас нет. Но когда Юлия достигнет брачного возраста, я уже буду консулом, потому что я не разрешу ей выйти замуж, пока ей не исполнится восемнадцать лет. А к тому времени у меня будут сто талантов для ее приданого. – Я этому верю, – медленно проговорила Сервилия. – Однако это означает, что, если мой сын передумает, он обеднеет на сто талантов. – Теперь ты уже не так уверена в его постоянстве? – усмехнулся Цезарь. – По-прежнему уверена, – отрезала она. – Давай покончим с этим делом. – А ты уполномочена подписывать от имени Брута, Сервилия? Я помню, вчера ты назвала Силана опекуном мальчика. Сервилия облизнула губы. – Я – юридический опекун Брута, Цезарь. Я, а не Силан. Вчера я беспокоилась, что ты по-думаешь обо мне дурно, потому что я пришла к тебе сама, а не прислала мужа. Мы живем в доме Силана, в котором он действительно является pater familias. Но дядя Мамерк был исполнителем воли моего покойного мужа и распорядителем моего очень большого приданого. До того как я вышла замуж за Силана, дядя Мамерк и я привели в порядок мои дела. В состав моего имущест-ва вошли также поместья моего покойного мужа. Силан охотно согласился на то, чтобы я сама управляла тем, что принадлежит мне, и была опекуном Брута. Все идет хорошо, и Силан не вмешивается. – Никогда? – спросил Цезарь, улыбаясь одними глазами. – Ну, только однажды, – призналась Сервилия. – Он настоял, чтобы я отправила Брута в школу, а я хотела оставить его дома и нанять частного учителя. Я согласилась с его доводами и сказала, что попытаюсь. К моему большому удивлению, школа пошла Бруту на пользу. У него природная склонность к интеллектуальному труду, а домашний педагог развил бы это качество. |
