|
– Ты абсолютно права, мама. Лучше унылая собака, чем хищный волк или шелудивая дворняжка! Сказать честно, я надеялся на кого-нибудь из сыновей Красса. Аврелия фыркнула. – Красc – твой хороший друг, Цезарь, но ты превосходно знаешь, что он никому из своих сыновей не позволит жениться на девушке без значительного приданого. – Ты опять права, мама. – Цезарь хлопнул себя по коленям – верный знак, что он принял решение. – В таком случае пусть будет Марк Юний Брут! Кто знает? Вдруг он превратится в не-отразимого красавца, как Парис, когда минует стадия прыщей! – Я очень хочу, чтобы ты не был таким легкомысленным, Цезарь! – произнесла его мать, поднимаясь, чтобы вернуться к своим бухгалтерским книгам. – Это помешает твоей карьере на Форуме, как иногда мешает карьере Цицерона. Бедный мальчик никогда не будет ни красивым, ни лихим. – В таком случае, – совершенно серьезно сказал Цезарь, – ему повезло. Чересчур красивым людям обычно не доверяют. – Если бы женщины могли голосовать, – лукаво заметила Аврелия, – это положение вещей изменилось бы очень скоро. Каждый смазливый Меммий становился бы царем Рима. – Не говоря уже о каждом Цезаре, да? Спасибо, мама, но я предпочитаю оставить все так, как есть. Вернувшись домой, Сервилия не сообщила о своем разговоре с Цезарем ни Бруту, ни Си-лану. Не сказала она и о том, что завтра опять пойдет к нему. В большинстве домов новости рас-пространяются через слуг, но только не через слуг Сервилии. Два грека, которых она брала для эскорта всякий раз, когда куда-нибудь отправлялась, были старыми прислужниками и отлично знали: лучше не болтать о хозяйке, даже среди соотечественников. История о няне, которую Сервилия выпорола, а потом распяла за то, что та уронила малютку Брута, последовала за гос-пожой из дома Брута в дом Силана, и все знали, что Силан не в силах справиться с темперамен-том своей жены. С тех пор никого больше не распинали, но пороли часто, и это обеспечивало мгновенное повиновение и постоянное молчание. В этом доме рабов не освобождали, чтобы те могли нахлобучить фригийский колпак – шапку свободы и называть себя вольноотпущенниками. Раб, проданный Сервилии, оставался рабом навеки. Поэтому два грека, проводив на следующее утро госпожу в нижний конец улицы Патрициев, даже не пытались посмотреть, что находится в здании, куда она отправилась, и даже не мечтали о том, чтобы потом пробраться наверх и подслушать у дверей или заглянуть в замочную скважину. Конечно, они не подозревали матрону в связи с каким-нибудь мужчиной. Сервилия была слишком хорошо известна. В этом отношении она была безупречна. Она была гордячкой. От равных ей по происхождению до самых ничтожных слуг – любой знал: даже Юпитера Наилучшего Величайшего Сервилия считает ниже себя. Может быть, случись всемогущему богу пристать к Сервилии, он и получил бы от ворот поворот, но союз с Гаем Юлием Цезарем определенно занимал ее мысли и выглядел в них самым привлекательным образом, когда она в одиночестве поднималась по лестнице. На этот раз того странного и довольно шумного маленького человечка нигде не было видно, и Сервилия отметила это. Предположение о том, что нечто иное, чем помолвка сына, получится из ее разговора с Цезарем, поначалу не приходило ей в голову, пока она не почувствовала в нем перемену – когда она уже стояла возле двери, собираясь уходить. Перемену достаточно ощутимую, чтобы у нее появилась надежда… Нет, предчувствие. Конечно, она знала то, что знал весь Рим: Цезарь слишком придирчив к своим женщинам. Он требовал, чтобы они были исключительно чистыми. Поэтому перед новым визитом Сервилия тщательно вымылась и ограничилась несколькими каплями духов, чтобы они не перебивали запаха тела. К счастью, она почти не потела и никогда не надевала одно платье больше одного раза. Вчера на ней было ярко-красное. |
