|
– Пухлая, душистая и сочная, – одобрил он со смехом. Как он мог смеяться? Но он смеялся. Потом, когда она с восторгом увидела его эрекцию, он прижал ее к себе и наконец поцеловал. Не так, как целовал ее Брут, который просовывал свой очень мокрый язык так далеко, что ей было противно. И не так, как Силан, чьи поцелуи были почтительны, на грани целомудрия. Этот поцелуй был идеальным, им хотелось упиваться бесконечно. Пальцы одной руки пробегали по ее спине от ягодиц к плечам, пальцы другой раздвинули губы и нежно исследовали ее вульву, вызывая у нее дрожь. О, какое удовольствие! Она совсем не думала о том, какое впечатление производит, слишком ли торопится или медлит, и вообще – что он думает о ней. Сервилии было все равно, все равно, все равно… И она обеими руками взяла его член, чтобы показать ему дорогу, потом села на него и стала энергично двигать бедрами до тех пор, пока громко не закричала в экстазе, словно животное, пронзенное копьем охотника. Она упала на него и лежала у него на груди без сил, без жизни, как то убитое животное, которым себе казалась. Но этим все не закончилось. Они занимались любовью несколько часов, хотя она не имела понятия, когда он сам достиг оргазма, и было ли их несколько или только один, потому что он не издал ни единого звука. И эрекция продолжалась, пока вдруг Цезарь не остановился. – А он действительно очень большой, – заметила Сервилия, поднимая его пенис и роняя его обратно Цезарю на живот. – На самом деле он очень липкий, – сказал он, легко соскочил с постели и исчез из комна-ты. Когда Цезарь вернулся, зрение ее восстановилось, и она увидела, что он безволос, как ста-туя бога, и сложен, как Аполлон Праксителя. – Ты такой красивый, – выговорила она, во все глаза глядя на него. – Думай так, если хочешь, но не говори об этом, – был его ответ. – Как я могу тебе нравиться, если у тебя самого нет волос? – Потому что ты пухлая, душистая и сочная, и эта линия волос на спине восхищает меня. Цезарь уселся на край кровати и улыбнулся Сервилии так, что сердце ее бешено заколоти-лось. – Кроме того, ты получила удовольствие. По крайней мере, половину удовольствия, если считать и меня. – Время уходить? – спросила она, видя, что он не собирается ложиться. – Да, время уходить. – Он засмеялся. – Интересно, можно ли это считать инцестом? Ведь наши дети помолвлены. Но Сервилия не находила в этом ничего смешного и нахмурилась: – Конечно, нет! – Я шучу, Сервилия, шучу, – тихо проговорил Цезарь и встал. – Надеюсь, твоя одежда не смялась. Все на полу в другой комнате. Пока она одевалась, он принялся наливать воду в ванну, черпая из бака ведром. Он не ос-тановился, когда она подошла посмотреть. – Когда мы сможем увидеться снова? – спросила Сервилия. – Не слишком часто, иначе надоест, а я этого не хочу, – ответил он, продолжая черпать во-ду. Она не знала, что это был один из его приемов проверки. Если женщина начинала плакать или протестовать, чтобы показать ему, как это важно для нее, его интерес к ней пропадал. – Я согласна с тобой, – сказала Сервилия. Ведро замерло на полпути. Цезарь с удивлением посмотрел на нее. – Ты действительно согласна? – Абсолютно, – заверила она, проверяя, на месте ли янтарные подвески. – У тебя есть еще другие женщины? – В данный момент нет, но в любой день это может измениться. Это был второй тест, более жестокий, чем первый. – Да, ты должен поддерживать репутацию, я могу это понять. – Ты действительно можешь понять? – Конечно. И хотя чувства юмора у нее почти не было, она чуть улыбнулась и добавила: – Видишь ли, теперь я осознала, почему они все говорят о тебе. |
