Потом внучка клянчила. Варя тоже отказала. И в завещании попросила похоронить в тех, в каких она играла в спектакле. Значит, сумел угадать и порадовать Варю хоть раз в жизни. Побывал с нею в ее сказке, жаль, что она так плохо закончилась для нас обоих, — нахмурился человек.
— Тебе особо вспомнить нечего. У вас с Варей ничего не было. Прошли по жизни мимо друг друга, даже локтями случайно не задев. Она тебе нравилась. Ну, а ты ей вовсе безразличен был. Это теперь нужда загнала, вот и пришла, когда от нее прежней ничего кроме морщин не осталось. А вот я со своей бабой сколько лет прожил! Все берег. Каждую прихоть выполнял. И получил полную пазуху. За все разом. А не надо их на руках носить. Не стоит их любить, не за что! — злился Илья.
— Это ты закинь. Не стоит себя терзать за прошлое. Жил правильно. Самого себя упрекнуть не в чем.
— За дурь и лопоухость! — отмахнулся Илья.
— То, судьбе видней, — не согласился Захар. Он отремонтировал портфели Анюткиной детворы. Покрасил их. И отойдя на шаг, любовался. Портфели смотрелись, словно новые.
— Когда-то так мечталось самому ходить в школу с портфелем. Они тогда другими были, грубыми, без ремешков, не такими красивыми, как вот эти. Да не купили… Дорого стоили. Не по карману, потому, свои учебники в мешочке носил, мать шила такую сумку из какой-нибудь тряпки. Ее иногда на месяц хватало. Случалось, за неделю разлеталась в клочья, — вспомнил давнее. И оглянулся на стук в дверь.
Анна вошла, не ожидая приглашения:
— Прости, Захарий, не дождалась, пришла раньше, чем велел. Моим не в чем во двор выскочить. Хотела в этом месяце обувку им купить, так опять получку не дали. Говорят, денег нет. А как нам жить, о том не думают. Хорошо, что у меня корова есть. Как-никак на хлеб будет. А другим вовсе невмоготу, никакого подспорья нет нигде. Ну, хоть ложись и помирай заживо. Нигде выхода не видать, — разглядывала детскую обувь, портфели.
— Дай Бог здоровья тебе, Захар! Сделал все, как новое. Будто из магазина взял. Аж глаза радуются. Только надолго ли моим сорванцам, вовсе ничего беречь не умеют.
— Не сетуй, сами такие же были, — отмахнулся сапожник и услышал:
— Сколько я тебе должна?
— Ничего. Ты уже рассчиталась.
— Смеешься, Захар? Я в прошлом году носила в ремонт свои сапоги и ботинки сына. Так знаешь, сколько слупили? А подошвы на сынкиной обувке три дня продержались и отклеились, отвалились.
— Эти не отклеются. Я их прошил.
— Вижу. Спасибо тебе! Только совестно мне, — топталась Анна у двери:
— Все нормально, — успокоил Захар. И предложил:
— Если что нужно, приходи без робости. Чем смогу, завсегда помогу, — предложил ненавязчиво.
А на следующий день, когда Илья пошел в город искать работу, Захар взялся ремонтировать валенки Варвары. Он долго разминал, отпаривал, чистил войлок, что-то потихоньку мурлыкал себе под нос, казалось, человек не замечал ничего вокруг, не смотрел на время, забыл, что давно пора поесть.
…Ему снова вспомнилась прежняя Варя. Всего два спектакля с ее участием посмотрел человек. А запомнил их на всю жизнь.
— Вот кручусь тут по углам, как мореный таракан. Сдохну, никто не вспомнит добрым словом, жил я тут, или нет! А вот Варя всех умела радовать, как цветок жила! Ее многие вспомнят. Хотя, что толку теперь от той памяти? Состарилась, и никто не навестит. Родная дочь не приходит, порог забыла. А ведь Варя все ей отдала. Сама вернулась в дом родителей, как и я. Сколько нас таких бедуют по окраинам, все на обочине у жизни оказались, выброшенными из жизни, лишними даже самим себе, — вздыхает человек и, вытерев пот со лба, вощит нить, пришивает подошву. |