— Ой, что-то мне все такой ужас снился… Я все время теперь засыпаю, совсем старая стала.

— Да ладно. Я тоже перед телеком часто спал. И в армии на программе «Время» засыпал все время.

— А вам показывали?

— Ты что. Обязательное мероприятие. Хоть на гражданскую жизнь посмотреть, на девушек…

— А снилось мне, что какие-то незнакомые люди с тобой приехали, — сказала мать.

— Материнское сердце — вещун, — сказал Никич.

— Я когда дома был, матери тоже снился, — сказал Игорь.

— А я не снился. — сказал Никич. — У моей бессонница. А когда с таблетками засыпает, то тут уж без снов.

— Без снов не бывает, — сказал Игорь. — Это она просто не помнит.

— Мам, я спать пойду, — сказал Кир. — Завтра побуди меня пораньше. Я к ребятам схожу, поговорю насчет работы. А потом мне в Москву надо съездить, к Славке.

— К какому еще Славке?! Ты дня дома не пробыл!

— Мам, человек меня десять километров на себе тащил! Должен я поблагодарить его, нет?

— Шесть, — уточнил Игорь.

— Ладно, семь, — поправил Никич.

— И стопочку налей мне, пожалуйста, — попросил Кир. — На сон грядущий.

— Сережа! Ты сопьешься! — грозно сказала мать.

— Ага. От стопки и сопьюсь. Мам, а утку они всю доели?

— Я оставила, — гордо сказала мать. — Крылья оставила. Будешь крылья?

— Ложилась бы, а? Я сам.

От стопки или не от стопки, а заснул он резко, как провалился, едва присел на свою кровать и снял протез, заснул прямо с этой стопкой в руке. Не успели толком и попиздеть. Он не почувствовал, как Игорь с Никичем, матерясь на чем свет, вынимали из его рук хрустальную стопку. Это удалось им с большими трудами — не потому, что он так крепко держал ее, а потому, что в их руках она держаться ну никак не хотела, но все ж они как-то управились. И снов никаких он не видел. Не видел, как мать вошла, как стояла над ним, разглядывая, как укрывала одеялом.

— На жетон смотрит, — сказал Игорь.

— Чего?

Они с Никичем лежали на полу, под окошком. Пулемет взгромоздили на подоконник. Там же стояли три стопочки — одна пустая, а две полные, с ломтями хлеба поверху. Игорь с Никичем пытались их нюхать — что-то никакого эффекта. Водки было жалко, хоть буди Кира и силком в него вливай.

— На хера он его не снял?

— А-а, жетон, — сказал Никич. — Надо было снять… Блядь, рюмки…

В руках у матери были мужские тапочки — новые, ненадеванные. Она нагнулась и поставила их около кровати. Сама она была босиком, чтоб ступать тише. На ногах у нее сильно заметны были вены. Она и вправду все смотрела на смертный жетон Кира. Протез лежал на стуле, она осторожно взяла его в руки и долго разглядывала, шевеля губами. Потом перекрестила Кира и вышла, мягко притворив за собой дверь. Рюмок она, кажется, не заметила.

— Идиот он, — сказал Игорь. — Посадят его теперь.

— Не каркай.

— Может, Славка чем поможет, у него отец какая-то шишка…

— Откуда знаешь? Про отца?

— Он говорил.

— Что ж он Славку-то от армии не отмазал? Шишка! Славка тот еще пиздобол.

Дверь беззвучно открылась снова, мать вошла: теперь она направилась прямо к окну. Никич стал отползать по-пластунски.

— Ты чего?

— Наступит.