Изменить размер шрифта - +
  И  снова
вынырнуло. Двух моряков уже не было. Те, кто это видел  с  берега,  страдали
несказанно. Вздыхали и сжимали руки  мужчины,  вопили  и  отворачивали  лица
женщины. Кое-кто метался по берегу и взывал о  помощи,  но  чем  можно  было
помочь! Метался по берегу и я сам, умоляя знакомых рыбаков прийти на  помощь
двум несчастным, не дать им погибнуть у нас на глазах.
     С час назад был снаряжен спасательный бот, но попытка подойти  к  судну
не удалась, волнуясь, ответили рыбаки, и это дошло до моего сознания, хотя я
плохо понимал даже то, что мог услышать. И нет на  свете  такого  отчаянного
смельчака,  говорили  они,  который  бы  вызвался,   обвязавшись   веревкой,
броситься вплавь. Значит, ничего нельзя поделать. Вдруг я  заметил  какое-то
новое движение среди  людей,  толпившихся  на  берегу.  Я  увидел,  как  они
расступились, и показался Хэм.
     Я рванулся к нему - кажется, для того, чтобы и его умолять о помощи. Но
хотя я и потерял  голову  от  страшного,  незнакомого  мне  доселе  зрелища,
выражение его лица и его взгляд, устремленный на море, - удивительно похожий
на тот взгляд, каким он смотрел на море в первое утро после бегства Эмили! -
мгновенно заставили меня вспомнить об опасности,  которая  ему  угрожает.  Я
вцепился в него обеими руками,  я  умолял  мужчин,  с  которыми  только  что
говорил, не слушать его, я закричал, что это  будет  самоубийство,  что  они
должны помешать ему, что он не смеет покидать отмель...
     И снова раздался вопль на берегу. На обломке судна парус,  нанося  удар
за ударом, сбил, наконец,  того  несчастного,  который  находился  ниже.  И,
торжествуя, взвился к последнему, который остался один на мачте.
     Это зрелище, а также спокойное бесстрашие  Хэма,  привыкшего  вести  за
собой большую часть присутствовавших здесь людей,  убедили  меня,  что  я  с
таким же успехом могу умолять бурю.
     - Мистер Дэви, - сказал он, ласково отодвигая  меня,  -  если  мой  час
пробил - ну, что ж, пусть будет так, а если нет - я не погибну.  Да  поможет
вам бог! И вам, друзья! Приготовьте все. Я иду!
     Меня осторожно оттеснили; ошеломленный,  я  смутно  сознавал,  что  все
равно он бросится на помощь, а я лишь усугублю грозящую ему опасность,  если
буду тревожить тех, кто занимается необходимыми приготовлениями.  Не  помню,
что отвечал я и что говорили они. Помню  только,  как  люди  засуетились  на
берегу, как бежали они с веревками от  находившегося  неподалеку  кабестана,
как заслонили от меня Хэма... Потом я увидел его - он стоял  один,  отдельно
от всех, на нем была куртка и штаны рыбака, одна веревка  обвивалась  вокруг
кисти руки, другая вокруг пояса; эту веревку держали самые  сильные  рыбаки,
она тянулась по песку у его ног.
     А разбитое судно распадалось на части; чтобы это понять, не  надо  было
быть моряком. Оно раскололось посредине, и я видел, что  жизнь  несчастного,
прильнувшего к мачте, висит на волоске. Но он  еще  держался.  На  нем  была
красная шапка, более яркая, чем у моряков; у  его  ног  трещали  и  ломались
доски, отделявшие его от гибели; предвещая ее, звучал похоронный звон, и вот
тут - мы все это видели - он сорвал с головы  шапку  и  помахал  нам.
Быстрый переход