Наутро вернулся мистер Шарп. Мистер Шарп был старший учитель, начальник
мистера Мелла. Мистер Мелл столовался с учениками, а мистер Шарп обедал и
ужинал за столом мистера Крикла. Это был хилый джентльмен с крупным носом, и
голова его свисала набок, словно ему трудно было ее носить. Его волнистые
волосы красиво блестели, но от первого же мальчика, который появился в
школе, я узнал, что это парик (к тому же подержанный, как тот утверждал) и
мистер Шарп каждую субботу днем отправляется завивать его.
Мне это сообщил не кто иной, как Томми Трэдлс. Он вернулся первым. Он
представился мне, сообщив, что его имя я могу найти в правом углу ворот над
верхним засовом, и на мой вопрос: "Трэдлс?" - ответил: "Он самый", а затем
попросил меня дать полный отчет о себе и о моей семье.
Мне повезло, что Трэдлс вернулся первым. Ему так понравился мой плакат,
что он избавил меня от неуверенности - скрывать его или показывать, - ибо
каждому вновь прибывшему ученику немедленно представлял меня так:
- Погляди-ка! Вот так умора!
К счастью, большинство учеников возвращались в весьма плохом
расположении духа и, вопреки моим ожиданиям, не склонны были чрезмерно
потешаться надо мной. Правда, некоторые плясали вокруг меня наподобие диких
индейцев, а большинство поддались искушению и стали забавляться, словно я
был настоящей собакой, - они ласкали и поглаживали меня, чтобы я их не
укусил, командовали: "Куш, сэр!" - и называли меня "дворняга". Разумеется,
мне было стыдно, и я всплакнул, но, в общем, все обошлось куда лучше, чем я
ожидал.
Однако меня сочли формально принятым только после приезда Стирфорта. К
этому ученику, слывшему многоученым, к этому мальчику, бывшему лет на шесть
старше меня и очень красивому, меня привели, словно к судье. Он допросил
меня под навесом на площадке для игр, почему я подвергся такому наказанию, и
объявил, что подобное обхождение со мной - "стыд и срам", чем завоевал
навсегда мою преданность.
- Сколько у тебя денег, Копперфилд? - спросил он, шагая рядом со мной
после того, как вынес свой приговор по моему делу.
Я отвечал, что у меня семь шиллингов.
- Тебе бы лучше дать их мне на сохранение, - сказал он. - Конечно, если
хочешь. Если не хочешь, не давай.
Я поспешил принять это дружеское предложение и, достав кошелек Пегготи,
высыпал содержимое ему на ладонь.
- Ты ничего не собираешься теперь тратить? - спросил он.
- О нет, благодарю вас, - ответил я.
- Но если захочешь, это очень легко... Скажи только слово.
- Нет, благодарю вас, сэр, - повторил я.
- Может быть, ты хочешь на один-два шиллинга купить бутылочку
черносмородиновой наливки? Мы попивали бы ее в спальне. Оказывается, мы с
тобой в одной спальне.
По правде говоря, эта мысль раньше не приходила мне в голову, но я
сказал: "Да, мне бы хотелось". |