|
7 Весь день у командования 62-й армии не было связи с частями. Вышли из строя многие штабные радиоприемники; проволочная связь повсеместно нарушилась. Бывали минуты, когда люди, глядя на текучую, покрытую мелкой волной Волгу, ощущали реку как неподвижность, у берега которой зыбилась трепещущая земля. Сотни советских тяжелых орудий вели огонь из Заволжья. Над немецким расположением у южного склона Мамаева кургана вздымались комья земли и глины. Клубящиеся земляные облака, проходя сквозь дивное, незримое сито, созданное силой тяготения, образовывали рассев, - тяжелые глыбы, комки рушились на землю, а легкая взвесь подымалась в небо. По нескольку раз на день оглушенные, с воспаленными глазами красноармейцы встречали немецкие танки и пехоту. Для командования, оторванного от войск, день казался томительно длинным. Чем только не пытались Чуйков, Крылов и Гуров заполнить этот день, - создавали видимость дела, писали письма, спорили о возможных передвижениях противника, шутили, и водку пили с закуской и без закуски, и молчали, прислушиваясь к грому бомбежки. Железный вихрь выл вокруг блиндажа, косил все живое, на миг подымавшее голову над поверхностью земли. Штаб был парализован. - Давайте в подкидного сыграем, - сказал Чуйков и отодвинул в угол стола объемистую пепельницу, полную окурков. Даже начальнику штаба армии Крылову изменило спокойствие. Постукивая пальцем по столу, он сказал: - Нет хуже положения - вот так ждать, как бы не схарчили. Чуйков раздал карты, объявил: "Черва козырь", потом вдруг смешал колоду, проговорил: - Сидим, как зайчишки, и играем в картишки. Нет, не могу! Он сидел задумавшись. Лицо его казалось ужасным, такое выражение ненависти и муки отразилось на нем. Гуров, словно предугадывая свою судьбу, задумчиво повторил: - Да, после такого денька можно от разрыва сердца умереть. Потом он рассмеялся, сказал: - В дивизии днем в уборную выйти - страшное, немыслимое дело! Мне рассказывали: начальник штаба у Людникова плюхнулся в блиндаж, крикнул: "Ура, ребята, я посрал!" Поглядел, а в блиндаже докторша сидит, в которую он влюблен. С темнотой налеты немецкой авиации прекратились. Вероятно, человек, попавший ночью на сталинградский берег, подавленный грохотом и треском, вообразил бы, что недобрая судьба привела его в Сталинград в час решающей атаки, но для военных старожилов это было время бритья, постирушек, писания писем, время, когда фронтовые слесари, токари, паяльщики, часовщики мастерили зажигалки, мундштуки, светильники из снарядных гильз с фитилями из шинельного сукна, чинили ходики. Мерцающий огонь разрывов освещал береговой откос, развалины города, нефтяные баки, заводские трубы, и в этих коротких вспышках побережье и город казались зловещими и угрюмыми. |
