Изменить размер шрифта - +
И тут не имело значения, обсуждали они или не обсуждали,  а
дело было в том, что появилась в семье новая сила, изменившая одним  своим
присутствием привычные отношения.
   Виктор Павлович однажды сказал Людмиле, что  на  ее  месте  уступил  бы
матери главенство, пусть чувствует себя хозяйкой, а не гостьей.
   Людмиле  Николаевне  слова  мужа  показались  неискренними,   ей   даже
подумалось, что он хочет подчеркнуть свое особенное, сердечное отношение к
ее матери и этим невольно напоминает о холодном отношении Людмилы  к  Анне
Семеновне.
   Смешно и стыдно было бы признаться ему  в  этом,  она  иногда  к  детям
ревновала его, особенно к Наде.  Но  сейчас  это  не  была  ревность.  Как
признаться даже самой себе в том,  что  мать,  потерявшая  кров,  нашедшая
приют в ее  доме,  раздражает  ее  и  тяготит.  Да  и  странным  было  это
раздражение, оно ведь существовало рядом с любовью, ряд ом  с  готовностью
отдать Александре Владимировне, если понадобится, свое  последнее  платье,
поделиться последним куском хлеба.
   А  Александра  Владимировна  вдруг  чувствовала,  что  ей  хочется   то
беспричинно заплакать, то умереть, то не прийти вечером домой  и  остаться
ночевать на полу у сослуживицы, то вдруг  собраться  и  уехать  в  сторону
Сталинграда, разыскать Сережу, Веру, Степана Федоровича.
   Александра Владимировна большей частью одобряла поступки и высказывания
зятя, а Людмила почти всегда не одобряла его. Надя заметила это и говорила
отцу:
   - Пойди пожалуйся бабушке, что мама тебя обижает.
   Вот и теперь Александра Владимировна сказала:
   - Вы живете, как совы. А Виктор нормальный человек.
   - Все это слова, - сказала, морщась, Людмила. - А придет день Отъезда в
Москву, и вы с Виктором будете счастливы.
   Александра Владимировна вдруг сказала:
   - Знаешь что, милая моя, когда придет день возвращения в Москву,  я  не
поеду с вами, а останусь здесь, мне в  Москве  в  твоем  доме  места  нет.
Понятно тебе?  Уговорю  Женю  сюда  перебраться  либо  к  ней  соберусь  в
Куйбышев.
   То был трудный миг в  отношениях  матери  и  дочери.  Все,  что  лежало
тяжелого на душе у Александры Владимировны, было  высказано  в  ее  отказе
ехать в Москву. Все, что собралось тяжелого на душе у Людмилы  Николаевны,
стало от этого явным, как будто бы произнесенным.  Но  Людмила  Николаевна
обиделась, словно она ни в чем не была виновата перед матерью.
   А  Александра  Владимировна  глядела  на  страдающее  лицо  Людмилы   и
чувствовала себя виноватой. По ночам Александра  Владимировна  чаще  всего
думала о Сереже, - то вспоминала его вспышки, споры, то представляла  себе
его в военной форме, его  глаза,  вероятно,  стали  еще  больше,  он  ведь
похудел, щеки ввалились. Особое чувство вызывал в  ней  Сережа  -  сын  ее
несчастного сына, которого она любила, казалось, больше всех  на  свете...
Она говорила Людмиле:
   - Не мучься ты так о Толе, поверь, что я беспокоюсь  о  нем  не  меньше
тебя.
Быстрый переход