|
Особое чувство вызывал в ней Сережа - сын ее несчастного сына, которого она любила, казалось, больше всех на свете... Она говорила Людмиле: - Не мучься ты так о Толе, поверь, что я беспокоюсь о нем не меньше тебя. Что-то было фальшивое, оскорблявшее ее любовь к дочери в этих словах, - не так уж она беспокоилась о Толе. Вот и сейчас обе, прямые до жестокости, испугались своей прямоты и отказывались от нее. - Правда хорошо, а любовь лучше, новая пьеса Островского, - протяжно произнесла Надя, и Александра Владимировна неприязненно, даже с каким-то испугом посмотрела на девочку-десятиклассницу, сумевшую разобраться в том, в чем она сама еще не разобралась. Вскоре пришел Виктор Павлович. Он открыл дверь своим ключом и внезапно появился на кухне. - Приятная неожиданность, - сказала Надя. - Мы считали, что ты застрянешь допоздна у Соколовых. - А-а, все уже дома, все у печки, очень рад, чудесно, чудесно, - произнес он, протянул руки к печному огню. - Вытри нос, - сказала Людмила. - Что же чудесного, я не пойму? Надя прыснула и сказала, подражая материнской интонации: - Ну, вытри нос, тебе ведь русским языком говорят. - Надя, Надя, - предостерегающе сказала Людмила Николаевна: она ни с кем не делила свое право воспитывать мужа. Виктор Павлович произнес: - Да-да, очень холодный ветер. Он пошел в комнату, и через открытую дверь было видно, как он сел за стол. - Папа опять пишет на переплете книги, - проговорила Надя. - Не твое дело, - сказала Людмила Николаевна и стала объяснять матери: - Почему он так обрадовался, - все дома? У него псих, беспокоится, если кого-нибудь нет дома. А сейчас он чего-то там недодумал и обрадовался, не надо будет отвлекаться беспокойствами. - Тише, ведь действительно ему мешаем, - сказала Александра Владимировна. - Наоборот, - сказала Надя, - говоришь громко, он не обращает внимания, а если говорить шепотом, он явится и спросит: "Что это вы там шепчетесь?" - Надя, ты говоришь об отце, как экскурсовод, который рассказывает об инстинктах животных. Они одновременно рассмеялись, переглянулись. - Мама, как вы могли так обидеть меня? - сказала Людмила Николаевна. Мать молча погладила ее по голове. Потом они ужинали на кухне. Виктору Павловичу казалось - какой-то особой прелестью обладало в этот вечер кухонное тепло. То, что составляло основу его жизни, продолжалось. Мысль о неожиданном объяснении противоречивых опытов, накопленных лабораторией, неотступно занимала его последнее время. Сидя за кухонным столом, он испытывал странное счастливое нетерпение, - пальцы рук сводило от сдерживаемого желания взяться за карандаш. - Изумительная сегодня гречневая каша, - сказал он, стуча ложкой в пустой тарелке. - Это намек? - спросила Людмила Николаевна. Пододвигая жене тарелку, он спросил: - Люда, ты помнишь, конечно, гипотезу Проута? Людмила Николаевна, недоумевая, подняла ложку. |
