Миновав сводчатый проход, они попали в зал, где одну из стен занимал ряд высоких окон. Сейчас они были открыты. Яркие потоки утреннего солнца возбудили любопытство персон. Все трое приблизились к одному из окон и стали разглядывать сад, еще не тронутый холодным дыханием осени, облака, скользящие по ярко-голубому, словно с картинки, небу, но больше всего их заинтересовало солнце, хотя их неподготовленным глазам было трудно выдержать столь резкий свет. И тут из глубин округлых животов поднялось низкое урчание — первый звук, который издали персоны.

Они сгрудились у окна, злобно отпихивая друг друга, чтобы заполучить лучшую точку обзора. Вероятно, солнце пробудило в них первые проблески любознательности и дух соперничества. Один из них толкнул в спину другого, загораживающего ему вид. Тот в ответ толкнул стоящего сзади локтем в живот. Бурчание персон нарастало по громкости и интенсивности, усилилась и толкотня. В итоге один из двойников перевесился через подоконник и соскользнул вниз, приземлившись лицом во влажную садовую почву. Фактура суглинка была ему незнакома, и он принялся разгребать землю, а двое других псевдокипроуза наблюдали за ним. Вскоре, побуждаемые только что пробудившейся в них любознательностью, они тоже неуклюже перевалились через подоконник и шлепнулись на землю, чтобы изучить грязь. Через некоторое время троица поднялась и пошла бродить по кустам. В окнах маячили слуги, наблюдавшие за их движением по саду, но вмешиваться они не решались. Всех занимал один-единственный вопрос: кто из них сеньор? Тут мнения разделились — одни считали, что никто, другие утверждали, что все трое.

Персоны бродили вразвалочку по саду. Затем, как по команде, остановились и принялись втягивать в себя воздух. Запахи свежести, земли, растений и жареной рыбы с кухни щекотали ноздри толстяков. Какое-то время они постояли, шумно принюхиваясь, а затем пошли по дорожке в глубь сада.

В саду существовал лабиринт из самшитовых кустов — плод романтических капризов леди Фрайбанни. Незатейливый узор состоял всего лишь из нескольких проходов, тем не менее тут был настоящий лабиринт, что отвечало желаниям его создательницы. На маленькой поросшей травой поляне в центре лабиринта стоял бельведер из резного мрамора с позолоченными стропилами. Восемь витых белоснежных колонн поддерживали медный купол в форме луковицы, выкрашенный в цвет миазматического папоротника. Под сень сего пасторального приюта любила удаляться леди Фрайбанни, чтобы поглощать тома столь пылко любимых ею поэтических произведений. Вот и сегодня она сидела там с книгой на коленях и читала вслух сыновьям, которые расположились у ее ног. Надо сказать, «Золотой болиголов», принадлежащий перу неизвестного городского барда, скрывающегося за псевдонимом Мастер Эм, не вызвал должных восторгов у тройняшек, почти впавших в сонное забытье.

* * *

Леди Фрайбанни завершила двадцатую песнь и сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Воспользовавшись этим, Друвин с озабоченным видом поинтересовался:

— Мам, а нам действительно надо слушать еще?

— Конечно, мой ягненочек, — ответила Фрайбанни. — Я хочу, чтобы мои дорогие мальчики насладились возвышенными чувствами, пробуждаемыми великим искусством. Я хочу, чтобы они стали культурными, утонченными людьми, тонко чувствующими…

— Так и я о том же, мам, — перебил ее Друвин. — Поэзия — это такая, э-э-э, как ты говоришь, возвышенная штука, что мы можем воспринимать ее только небольшими порциями.

— По чуть-чуть, — поддержал его Прук.

— Иначе, — продолжал Друвин, — она слишком сильно… э-э-э, действует на нас.