– Смотри-ка, и вправду слыхал! Нынче уж так не поют на БАМе. Нынче митингуем, говна-пирога. А тогда пели, до ночи, бывало, не расходились. Так что помнят у нас Танюшку, хорошо помнят.

– Куда она уехала?

– А тебе зачем? – проявила бдительность кадровичка.

– Я с телевидения. Передача «Алло, мы ищем таланты».

– Врешь. Врешь?

– Вру.

– То-то же, меня не обманешь! Ох, молодежь! Ладно, записывай адрес. В Ярославле она живет, в поселке под Ярославлем...

Через день, потратив пол суток, чтобы пересечь на «Ракете» Байкал, шесть часов, чтобы долететь от Иркутска до Москвы, и еще три часа, самые длинные, самые нескончаемые, на дорогу от Домодедова до Ярославля, которую «мерседес» глотал, глотал и все никак не мог проглотить, Лозовский стоял возле двухэтажного деревянного барака, какими был застроен поселок, и смотрел, как во дворе сухонький старичок ловко, точными ударами топора колет дрова и аккуратно складывает их в поленницу. На вопрос, здесь ли живет Татьяна Егорова, покивал:

– Таньча-то? Здесь, здесь. Только она на работе. Она воспитательшей в интернате работает.

Он воткнул топор в полешко и поинтересовался:

– А вы, если спросить, кем ей будете?

– Не знаю, – сказал Лозовский.

– А вы, если спросить, не журналист?

– Журналист.

– Значит, возвернулись? – обрадовался старик и уважительно поздоровался с Лозовским за руку. – А она все смеется: оттудова не возвертаются, оттудова не возвертаются.

Дура ты, дочка, это я ей так говорю, отовсюдова возвертаются.

Долго вы, однако, там были. Так ведь и то сказать – далеко.

– Откуда я вернулся? – не понял Лозовский.

– Из Кейптауна. Нет?

– Да, – сказал Лозовский. – Да. Я вернулся. Из Кейптауна.

– Что ж это за местность такая, Кейптаун, интересуюсь спросить? – полюбопытствовал старик.

– Да как вам сказать? Кейптаун и Кейптаун.

– А какие там, если спросить, погоды? Жарко, небось?

– Жарко.

– Картошка, значит, не родит?

– Не родит.

– Плохо им без картошки. А у нас вот то ведро, а то дожжит, дожжит. И что характерно: все невпопад. Почему, как полагаете?

– Не знаю, – сказал Лозовский.

– А я так по этому вопросу думаю: погоды зависят от настроения народа!..

В учительской интерната Лозовскому сказали, что у Татьяны Егоровны занятия в старшей группе, она заканчивает работу через полчаса. Он вышел во двор. Это был обычный школьный двор, но почему-то весь заасфальтированный, а с крыльца, кроме ступенек, вели два широких пологих пандуса. По асфальту ветерок с Волги гонял красные кленовые листья.

Прогремел звонок. Двери раскрылись, во двор вылетел большой оранжевый мяч, по пандусам покатились инвалидные коляски, устремились к мячу, цепляясь друг за друга, сталкиваясь, двор наполнился воплями, криками – обычным гамом школьного двора на большой перемене. В колясках сидели дети с тоненькими, как спички, ногами.

Это был интернат для детей, больных полиомиелитом.

Она сбежала по ступенькам крыльца, на ходу затягивая поясок плаща, кого-то поправила в коляске, кому-то погрозила, кого-то помирила. И вдруг остановилась. Она стояла посреди двора, в мельтешении инвалидных колясок, в детских веселых криках и молча смотрела на Лозовского. Он подошел, уворачиваясь от мяча, лавируя между колясками, и взял ее руки в свои.

Она сказала:

– Ты вернулся.

– Да, – сказал он.