Все формы
равны в глазах природы, и ничто не пропадает в огромном тигле, где
происходят изменения: все частички материи, попадающие в него, непрерывно
выходят оттуда в другом виде, и какими бы способами этот процесс не
осуществлялся, ни один из них не может оскорбить природу. Убийства,
совершаемые нами, питают ее силы, поддерживают ее энергию, и ни одно из них
ей не противно. Какая разница для этой созидательницы, если та или иная
масса материи, имеющая сегодня вид двуногого существа, возродится завтра в
форме тысячи разнообразных насекомых! Кто осмелится утверждать, что
уничтожение животного о двух ногах трогает ее сильнее, нежели уничтожение
червяка, и что она заботится о нем больше? Если степень ее привязанности,
вернее безразличия, ко всем созданиям одинакова, чем может ей повредить
человек, который превратит другого человека в муху или в растение? Когда
меня убедят в верховенстве нашего человеческого вида, когда докажут, что он
исключительно важен для природы, что ее законы противятся его
видоизменениям, вот тогда я смогу поверить в то, что убийство есть
преступление; но если самые тщательные исследования показали, что все, что
существует и произрастает на земле, включая самые несовершенные творения
природы, имеет в моих глазах равную ценность, я никогда не соглашусь с тем,
что превращение одного из них в тысячу других хоть в чем-то нарушит ее
замыслы. Я вижу это так: все животные, все растения рождаются, питаются,
уничтожаются, воспроизводятся одними и теми же средствами и способами и
никогда не претерпевают настоящей смерти, а только видоизменяются, - сегодня
они являются в одной форме, а через несколько лет явятся в другой по воле
существа, которое захочет изменить их, быть может, даже тысячу раз за день,
не нарушая при этом ни один из законов природы, поскольку, разлагая их на
первичные элементы, необходимые нашей праматери, оно посредством этого
поступка, ошибочно называемого преступным, сообщает ей созидательную
энергию, которой ее лишает человек, не смеющий по причине своего глухого
безразличия совершить такой поступок. В этом единственная гордость человека,
который назвал убийство преступлением: это бесполезное существо, воображая
себя самым высшим на земле, считая себя самым важным, исходит из этого
ложного принципа, чтобы доказать, что его смерть представляет собой ужасное
явление, однако его тщеславие и глупость ничего не меняет в законах природы;
нет человека, который в глубине души не испытывал бы неодолимого желания
избавиться от тех, кто его раздражает или чья смерть может принести ему
выгоду, и как ты считаешь, Жюстина, велико ли расстояние между желанием и
его исполнением? Поэтому если такие порывы внушает нам природа, могут ли они
быть ей противны? Разве она стала бы вдохновлять нас на поступки, могущие ей
повредить? Отнюдь, девочка, мы не испытываем чувств, которые не служат ей,
все движения нашей души продиктованы ее замыслами, а человеческие страсти -
это всего лишь средства для их исполнения. |