Материалы в газету от вас она перестала носить? А прежде вроде бы помогала.

Вы поругались с нею или разошлись, не знаю, как сказать корректнее? И где же всё-таки она живёт, вы нам так и не сказали в прошлый раз.

Самолётов внимательно дослушал генерала и вдруг откровенно рассмеялся во весь голос, приведя в замешательство обоих офицеров, обменявшихся быстрыми удивлёнными взглядами:

— Вы меня рассмешили, товарищ генерал. Во-первых, вопрос, который вы задали, к корректным никак не отнесёшь. Он бестактен по своей сути. Какое вам может быть дело до моей сексуальной жизни? Но я догадываюсь, что безопасность народа имеет дело со всеми нюансами человеческих отношений. Если бы я был врагом народа, то, разумеется, всё это имело бы значение для следствия и, возможно, даже для расследования. Я врагом себя не считаю, однако, коли вас заинтересовала моя подруга, то удовлетворю ваше любопытство в порядке, как вы сказали, возмещения долга, то есть баш на баш, тем более, что ничего особенного в этом нет, если разобраться. Да, Маша уехала к своей тётушке или близкой знакомой на дачу в район Калуги, кажется. Меня туда не приглашали пока. Вот я и обхожусь без неё. Собственно говоря, если я и просил когда-то её помочь отвезти материал в редакцию, то отнюдь не потому, что это было жизненно необходимо для дела, а ради того, чтобы она почувствовала, что может быть полезной для меня. Это элементарная психология. Она мне оказывает маленькую услугу, а за это я становлюсь как бы её должником, в связи с чем она имеет право требовать от меня, чего сама хочет. Тогда-то она и просит от меня того, что хочу я. Вот такая игра.

— Смотри ты! — удивился генерал. — Сколько жил, а не знал такой системы соблазна.

— «Век живи — век учись» гласит народная мудрость, — снова засмеялся Николай. Сейчас я, например, от вас собираюсь поехать к Татьяне Иволгиной.

Вы же не станете сразу спрашивать, почему я не женюсь на ней, по той лишь причине, что мы встретились?

— Это почему же вы к ней собрались? — обеспокоено спросил генерал.

— Всё потому же, по заданию редакции.

— Как так? Ведь о ней пишет ваш коллега Пригоров, если я не ошибаюсь.

А вы же с ним друзья? Разве я не прав, товарищ майор, — обратился вдруг Казёнкин с вопросом к молчавшему всё это время майору Скорикову.

Тот от неожиданности обращения к нему да и от долгого вынужденного молчания стал прочищать горло покашливанием и только после этого ответил:

— Конечно, это выглядит странным. Всем известно, что если один корреспондент начинает тему, то он её и доводит до конца.

Николаю опять неудержимо хотелось рассмеяться, но он сдержал в этот раз порыв и ровным спокойным голосом с нотками искреннего удивления сказал:

— Я не уверен, что в столь уважаемом кабинете, занимающемся вопросами безопасности государства, могут серьёзно говорить о столь небольшой проблеме сугубо производственного характера, как то, кого посылать для написания одной или другой статьи. До сих пор мне казалось, что это является прерогативой главного редактора газеты.

То ли уловив нотки иронии в словах журналиста, то ли просто утомившись от необходимости играть в либерала перед этим юнцом, но Казёнкин ощутил в себе новый прилив гнева на всю пишущую братию, которую давно следовало бы, по его мнению, приструнить, и он решил показать Самолётову, кто всё-таки здесь хозяин.

— Я позволю себе, — начал он, сдерживая с трудом, закипавшую внутри ярость, — позвонить вашему главному, чтобы получить ответ на вопрос, который задал, кажется совсем напрасно, вам.

Генерал перелистнул несколько страниц настольного календаря, нашёл там нужный номер телефона и позвонил.

— Семён Иванович? Добрый день.