Ответ главного редактора на поставленный вопрос заставил генерала сжать зубы так, что желваки на скулах вздулись и нервно запульсировали. Он никогда не решился бы пересказать присутствующим в кабинете услышанную в ответ спокойно произнесенную, но колкую тираду слов:

— Товарищ генерал, я не хочу, чтобы меня сняли с работы, как вас, указом сверху, поэтому я никому не позволяю вмешиваться в мою собственную компетенцию. Самолётов один из лучших моих сотрудников. Да, Олег Пригоров написал о Тане Иволгиной то, что смог обычный журналист, но он ничего не рассказал о её чувствах, переживаниях, кроме того, что ей было страшно. Самолётов обладает талантом выуживать из любого человека даже то, что тот сам в себе не замечал. Он и от вас сможет узнать то, что вы не собираетесь ему рассказывать. Так что прошу вас не вмешиваться в мои дела. Я направил Самолётова, стало быть, так надо по работе. У нас задания не покупают за деньги или особые услуги редактору. Мы ценим людей по их реальным делам. Всего хорошего!

Опустив трубку телефона рядом на саму панель, не попав в гнездо, генерал молчал несколько минут, пытаясь сдержать дрожь в руках. В ответе его поразило несколько моментов. Первое то, что с ним говорили не то чтобы как с подчинённым, но как с человеком, отринутым от власти, то есть ни с кем по должности. Понятно, что так мог говорить только тот, кто чувствовал свою силу. Ему вспомнилось, как партийный лидер Горюшкин прямо обратил его внимание на то, что главный редактор газеты почти наравне с лидером, поскольку является членом политбюро. Другое взвинтило то, что в редакции не покупают задания за деньги. Редактор намекал вроде на то, что в их правоохранительной системе что-то покупается? Если он такое имел в виду, то это наглость. Мало ли что здесь есть, но надо же доказать. Хотя, может, этого редактор и не имел в виду, а Казёнкину так показалось, потому что есть на самом деле? Вот же сложность. Не знаешь обижаться или нет на такие слова. Ну и самое главное, что ударило прямо в болевую точку, это слова о том, что Самолётов умеет выуживать то, что ему не собираются говорить. Уж как ни крути, а так оно и есть.

Только что генерал убедился в этом, когда ни с того ни с сего рассказал Самолётову о разговоре с академиком. Кто его дёрнул за язык? Неужели бывают люди с природным даром гипноза? Может, именно такой Самолётов?

Услышав, наконец, доносящиеся короткие гудки из неправильно положенной трубки, генерал поправил её и, прерывая затянувшееся молчание, сказал:

— Кажется, я в чём-то был не прав. Прошу простить, если обидел ваше литературное самолюбие или что-нибудь другое. Можете быть свободны. Но мы ведь его и не вызывали? — обратился снова к майору генерал.

— Никак нет, товарищ генерал, — по военному ответил Скориков.

— Тогда проводите, пожалуйста, господина журналиста до самого выхода из здания. Мы ведь расстаёмся друзьями? И я надеюсь, уважаемый Николай Степанович, что вы из вашей природной деликатности, не забудете о нашей договорённости сохранить конфиденциальность нашей сегодняшней беседы. В противном случае мне пришлось бы брать с вас подписку о неразглашении.

— Будьте спокойны, Алексей Фомич, — Николай взаимно решил назвать генерала по имени и отчеству, — я своё слово держу. То, что я узнал лично от вас, в прессу не попадёт и распространения не получит.