Покинув, полюбившуюся сразу квартиру, в которой было тепло сердец и настоящий семейный уют, Самолётов шёл домой, будучи совершенно не в силах оторваться от этих впечатлений. Девушка настолько очаровала молодого поэта, что стихи рождались в голове сами собой.

Мелодичный звонок мобильного телефона пропел несколько раз, пока Николай осознал, что его вызывают. Достав из внутреннего кармана пиджака трубку, он нажал на кнопку разговора и услышал голос Маши:

— Ты на месте?

Она уже ждала, нужно было поторопиться. Пришлось оторваться от взлёта поэтического настроения и вспомнить земную реальность. Возле дома стоял наблюдатель, делающий вид, что рассматривает рекламу на стоящем рядом высотном доме. Николай спокойно, не пытаясь прятаться, вошёл в подъезд.

Схема дальнейших действий была давно продумана.

Оказавшись в квартире, включил свет, быстро переоделся, заменив костюм на синие джинсы и синюю бейсболку, надел лёгкую фуражку и, оставив свет включенным, запер квартиру. По приставной лестнице поднялся на чердак.

Длинное конусообразное чердачное помещение было единым на весь дом, так что перебраться от одного подъезда к другому по чердаку не представляло никакого труда, что и сделал Николай. Выйдя с противоположного конца дома, он свернул за угол, проскочил через несколько проходных дворов и оказался прямо возле машины, стоявшей в воротах огромного кирпичного здания. За рулём сидела Маша.

Николай впрыгнул на заднее сидение, и автомобиль марки Жигули отправился в путь.

— Докладывай, — приказным тоном сказала Маша.

Стихи сорвались с уст Самолётова против его ожидания:

— Глаза причалили к печали…

Когда он произнёс последнюю строку и замолчал, машина резко затормозила на красный свет, и Маша обернувшись сказала ровным голосом:

— Я всё поняла, Коленька, ты влюбился, — и оборотившись опять к дороге и светофору, она продолжила: — Это не есть хорошо, как стало модно говорить.

Но по своему опыту знаю, что сие неизбежно в какие-то моменты, а главное — c этим ничего нельзя сделать. Как биолог, я понимаю прекрасно сущность этого явления, но как женщина принимаю твоё новое состояние с трудом. Не то что согласна, а вынуждена примириться. — Светофор доброжелательно вспыхнул зелёным светом, радостно заурчав, машина плавно понеслась вперёд. — Мне хотелось, я этого не отрицаю, чтобы ты влюбился в меня, и всё вроде бы к тому шло. Мы чудесно ладим с тобой. Я бы и не говорила сейчас о своих чувствах, если бы не твои сегодняшние стихи, написанные, как я понимаю, неожиданно и не мне. Глаза у меня далеко не голубые, а очень даже карие, то есть такого цвета, который не вызвал в твоей душе поэтического отклика. Всё понимаю и поднимаю лапки вверх.

Маша оторвала на секунду руки от руля и тут же услышала нечто вроде замечания:

— Извини, Машенька, я прослушал, что ты сейчас говорила, но, пожалуйста, не отвлекайся от вождения. Улицы Москвы — это серьёзно.

— Вот и поговорили, — изрекла Маша. — Он ничего не слышал, хотя я откровенно признавалась в любви. Чудненько.

Напряжённые городские улицы с бесконечными перекрёстками сменились загородным шоссе. Вскоре автомобиль свернул с трассы и долго петлял по неширокой просёлочной дороге среди лесочков и заброшенных полей пока не въехал в густой ельник и затем взобрался на пологий лесистый холм, на вершине которого внезапно открылась большая поляна. Здесь давным-давно была метеостанция, о чём говорила широкая площадка с сохранившимися маленькими деревянными домиками на курьих ножках, в которых некогда присутствовали приборы для измерения влажности воздуха, определения осадков, направления ветра, температуры и всего того, из чего складывались данные для построения кривых изменения погоды.