— Он перевесил переполненную корзину на другую руку. — Если не возражаете, синьорина, — я тут слышал один рецепт от повара посла какого-то немецкого княжества, когда он приходил к мадонне Джулии просить Его Святейшество о какой-то милости. Форель, тушенная на медленном огне в горько-сладком соусе с белым вином, уксусом и небольшим количеством сливочного масла, подаваемая на поджаренном хлебе... вот что понравилось бы мадонне Адриане.
— Ни один немец просто не способен правильно приготовить соус, — фыркнула я. — У них на всё один ответ — добавить ещё сливочного масла. Ну, может быть, если добавить в этот твой соус немного перца и корицы...
ЛЕОНЕЛЛО
Юная графиня ди Пезаро, шурша юбками, остановилась, сложила перед собою руки и склонила голову набок.
— Теперь можете посмотреть.
Я-то не потрудился закрыть глаза, но остальные убрали руки от лиц и разразились аплодисментами. Дочь Папы была одета в белое платье, его шёлк был сплошь расписан цветами; волосы свободно ниспадали ей на спину; её голову венчал венок из роз, и в руках она тоже держала розы. Она стояла неподвижно, полураскрыв губы и выставив одну ногу вперёд. Мне показалось, что она хочет, чтобы по её приказу подул ветер и поиграл с её волосами.
— Весна! — вскричал синьор Сфорца. — С той картины, которую написал этот малый из Флоренции — или из Мантуи? Ты знаешь, кого я имею в виду...
— Боттичелли[103], — тихо сказал я.
— Маэстро Боттичелли, — продолжил граф ди Пезаро, даже не поблагодарив меня. — Голубка моя, ты вылитая Весна Боттичелли!
— Мой господин совершенно прав. — Лукреция сделала прелестный реверанс, и вся компания снова зааплодировала. Не слишком-то интересная компания. Синьор Сфорца и несколько его бесстрастных капитанов; Лукреция, мадонна Адриана и их свита; Джулия La Bella со своим ручным козлом — но к ним только что присоединились некая Катерина Гонзага и её муж граф Оттавиано да Монтеведжо, заехавшие в Пезаро по пути на север, в свои поместья в Сан-Лоренцо, и это придало обычно спокойному времени после ужина некоторую остроту.
— Катерина Гонзага — признанная красавица, — объяснила Джулия новым дамам Лукреции, собранным на военный совет, как только прибыло известие о предстоящем прибытии графини да Монтеведжо. — И к тому же очень честолюбивая. Корчит из себя царицу небесную, и кроме всего прочего она строила глазки Его Святейшеству на протяжении всей свадьбы Джоффре. У меня тогда была простуда, и я не могла поставить эту шлюху на место. Если надо, я обыщу всю Флоренцию, но найду подходящую парчу для нового платья — в этот раз я не дам ей меня затмить.
Когда Катерина Гонзага наконец прибыла, я стоял в сторонке, одетый в своё неизменное чёрное платье, глядя, как дамы целуются и воркуют, приветствуя её. Я заметил, что количество поцелуев и воркотни, которыми обмениваются женщины, прямо пропорционально силе их взаимной неприязни. Перед ужином Джулия и Лукреция сравнили свои новые кольца и браслеты с новыми драгоценностями графини да Монтеведжо, за едой дамы разговаривали о новых платьях, а затем красивой троицей, шурша юбками, прошли в неумело расписанную провинциальную гостиную. Синьор Сфорца, пузатый граф да Монтеведжо и остальные мужчины сидели при свете свечей, обсуждая предстоящую военную кампанию и французскую армию, которая только что вторглась в Савойю, меж тем как дамы вели лёгкую светскую беседу и планировали кампании иного рода.
— Ох, как мне надоели эти французы! — в конце концов воскликнула Лукреция, когда мужчины начали обсуждать, кто из кардиналов был подкуплен противником. — Пока эти французы не очутятся у меня на пороге, я не желаю слышать о них больше ни слова. Вместо разговоров о французах я предлагаю игру...
В этой игре каждая из дам должна была предстать перед собравшимися в виде какого-нибудь известного произведения живописи, и мужчины должны были рассудить, кто из них самая красивая. |