Мадонна Адриана недовольно щёлкнула языком. Мужчины сально улыбались, и Лукреция ткнула мужа локтем в рёбра. Присутствующие явно не собирались высказывать догадку, что это за картина, но графиня да Монтеведжо, похоже, была не против того, что никто не торопится и все разглядывают её с жадным вниманием.

— «Рождение Венеры», — сказал я наконец, прерывая недолгое молчание. — Тоже кисти Боттичелли. Хотя вам, мадонна Катерина, не хватает морской раковины, на которой стояла богиня любви, и вам бы следовало снять с пальца это кольцо с рубином. Венера вышла из моря, не украшенная никакими драгоценностями.

— Ах, это? — с наигранным простодушием сказала фальшивая Венера, оставив свою позу, чтобы показать руку с кольцом (а также выставить напоказ грудь), и рубин засверкал в свете свечей. — Я просто не могла заставить себя снять его. Я его очень ценю — ведь его мне подарил сам Его Святейшество. Он очень щедро принимал нас, когда мы с мужем последний раз были в Риме.

Она победоносно посмотрела на мадонну Джулию, мадонна Адриана и Лукреция также бросили на неё быстрые взгляды. Моя хозяйка и глазом не моргнула, только подняла руку с головы своего ручного козла и лениво погладила огромную жемчужину, что висела на её шее.

— Мне никогда не нравились рубины, — тихо проговорила она. — Нынче их так легко подделать, ведь в наши дни из Венеции поступает так много отлично сделанных стеклянных копий. Я слышала, что хороший рубин можно подделать всего за горсточку дукатов, и ни одна женщина не догадается! Вот жемчуга подделать гораздо трудней... Боже мой, уже моя очередь?

Это заставило эту стерву Гонзага заткнуться, и она удалилась за ширму, чтобы вновь надеть платье; уверен, она при этом уже строила планы показать свой рубин ближайшему ювелиру, чтобы узнать, настоящий он или поддельный. Я видел, как Джулия, вставая, на мгновение зажмурила глаза, словно стараясь сдержать слёзы. Я знал, что Его Святейшество написал ей очень мало писем.

— Боюсь, лучшие картины маэстро Боттичелли уже были здесь представлены, — молвила она. — Жаль, что он не пишет новых — я слышала, что во Флоренции один безумный монах проповедует простоту — и теперь половина флорентийских художников отказались заниматься живописью, считая её светскими пустяками...

— Фра Савонарола, — тихо сказал я со своей тонущей в полумраке скамьи у стены. В тот день это имя не вызвало у меня тревоги, а должно бы.

— Жаль, что мир потерял такого художника, как маэстро Боттичелли. — Джулия пожала плечами. — По крайней мере, сегодня вечером мне придётся довольствоваться маэстро Рафаэлем[105].

Она повернулась к нам спиной и встала на колени, от жёлтого света свечей её скрученные в узел волосы заблестели. Медленно и грациозно она подняла руки, чтобы распустить шнуровку на своём платье, и я явственно услышал, как все мужчины в комнате перестали дышать. La Bella вытащила одну руку из рукава, оголив жемчужно-белое плечо, и в немой мольбе подняла обнажённую руку. Голова её повернулась, так что стал виден профиль, и она, опустив ресницы, застыла.

Никто не высказал никакой догадки. Все просто смотрели и любовались — все, кроме графини да Монтеведжо, у которой вид вдруг сделался не царственным, а брюзгливым... и Лукреции, которая с едва слышным вздохом начала теребить свои расписанные цветами юбки.

Джулия выдержала свою позу ещё мгновение, затем подняла ресницы и посмотрела на нас через плечо. Каким-то непостижимым образом с одним голым плечом, нагой рукой и полунагой спиной она выглядела куда более обнажённой, чем эта стерва Гонзага в своей прозрачной сорочке.