Язык, ты главный труд своей отчизны

 С ее любовью к сросшимся корням,

 Зияньем гласных, звукописью, полной

 Прилежными гекзаметрами греков

 И ропотом родных ночей и пущ.

 Ты рядом был не раз. И нынче, с кромки

 Бессильных лет, мне видишься опять, -

 Далекий, словно алгебра и месяц.

 Море

Морская вечно юная стихия,

 Где Одиссей скитается без срока

 И тот другой, кого народ пророка

 Зовет Синдбадом. Серые морские

 Валы, что мерит взглядом Эйрик Рыжий

 И воин, завершивший труд всей жизни -

 Элегию и эпос об отчизне,

 В далеком Гоа утопая в жиже.

 Вал Трафальгара. Вал, что стал судьбою

 Британцев с их историей кровавой.

 Вал, за столетья обагренный славой

 В давно привычном исступленье боя.

 Стихия, вновь катящая все те же

 Валы вдоль бесконечных побережий.

 Первому поэту Венгрии

Сейчас, в твоем грядущем, недоступном

 Гадателю, который узнает

 Запретный образ будущего в ходе

 Горящих звезд и потрохах быков,

 Мне стоит взять словарь, мой брат и призрак

 Чтобы прочесть, какое имя ты

 Носил, какие реки отражали

 Твое лицо (сегодня - прах и тлен),

 Какие короли, какие боги,

 Какие сабли и какой огонь

 Твой голос подняли до первой песни.

 Нас разделяют ночи и моря,

 Различья между нашими веками,

 Широты, родословья, рубежи,

 Но крепко и загадочно связует

 Невыразимая любовь к словам,

 Пристрастье к символам и отголоскам.

 И снова человек, в который раз

 Один на обезлюдевшем закате,

 Шлет вдаль необъяснимую тоску

 Стрелой Зенона, цель которой - призрак.

 Нам ввек не встретиться лицом к лицу,

 Мой недоступный голосу предтеча.

 Я даже и не эхо для тебя,

 А для себя - томление и тайна,

 Безвестный остров страхов и чудес,

 Как, вероятно, каждый из людей,

 Как сам ты под своим далеким небом.

 Нашествие

Я тот, кто утром был среди своих.

 Свернувшись в сумрачном углу пещеры,

 Я жался, чтобы скрыться в непроглядных

 Глубинах сна. Но призраки зверей

 С обломками стрелы в кровавой пасти

 Меня пугали в темноте. И чем-то,

 Быть может, исполнением мольбы,

 Агонией врага на крутосклоне,

 Любовью или чудо-камнем ночь

 Была отмечена. Теперь не помню.

 Истершаяся за столетья память

 Хранит лишь ночь и утро вслед за ней.

 Я задыхался и дрожал. Внезапно

 Послышался безмерный, тяжкий гул

 Зарю пересекающего стада.

 Я тут же бросил свой дубовый лук,

 Колчан со стрелами и скрылся в тесной

 Расселине в глухом конце пещеры.

 И вот я их увидел. Пыша жаром,

 Воздев рога и жутко дыбя шерсть,

 Они чернели гривой и пронзали

 Зрачками. Всем им не было числа.

 "Бизоны", - произнес я. Это слово

 Еще не раздвигало губы мне,

 Но я почуял: это их названье.