– Понимаете, господин Бобров… – заглядывая ему в лицо, хлюпала я носом.

– Давыдов, – растерянно, но не придав тому особого значения, поправил он, и я смущённо покраснела. Как неловко получилось.

– Господин Давыдов, – поспешила исправиться я, – вы же понимаете, что, получается, отец искал именно путэру в монастыре?

Фарадальская святыня и война фарадалов с Сёстрами особенно заинтересовала его, поэтому мне пришлось взять себя в руки, выпить ещё чашку чая и, приведя себя в порядок, рассказать всё по порядку и со всеми подробностями. Один раз робко забежала Настя и предложила принести обед, потому что говорили мы долго. Давыдов распорядился накрыть на стол, и мы сели, поели горячие щи. Я говорила почти всё время, а Демид Иванович, попросив бумагу, перо и чернила, записывал.

– Это вы для протокола? – уточнила я.

– Именно что так, – подтвердил он.

На этот раз я не увиливала и рассказала всё прямо. Если бы только прежде знала, на что способна, всё закончилось бы ещё в Курганово. Но тогда я оказалась настолько напугана, что сама не понимала, что творила.

– Значит, ваш отец и этот, – Давыдов заглянул в записи, – Теодор Генрих Карнштейн стирали вам память? Как это возможно?

– Золотая сила имеет почти безграничный потенциал. Подождите…

Сбегав в спальню Тео, я забрала фарадальский ларец и показала его Давыдову.

– С помощью этого устройства мой отец смог бы использовать Золотую силу в любых целях. И я даже не представляю, насколько велики её возможности.

– Очень велики, – озабоченно проговорил Давыдов.

– Вам что-то известно?

– Кое-что… – размыто ответил он. – Хотелось бы понять, что ещё доктор Остерман и барон Карнштейн заставили вас забыть? Или вовсе помнить иначе?

Само предположение показалось настолько возмутительным и неправильным, что я сначала оскорбилась.

– Почему нет? – пожал плечами Давыдов. – Раз они уже вмешались в ваш разум, то почему не зайти дальше?

Так или иначе, но я поведала ему всё, в том числе о плане Тео найти моего отца. Это было беспечно и глупо с моей стороны, но, как ни странно, Давыдов вдруг отнёсся с пониманием.

Он долго думал (или просто хотел доесть суп и жаркое), а потом, наконец, поднялся из-за стола и даже отказался от ещё одной чашки чая.

– Что ж, господица Остерман, – произнёс он, выпрямившись как струна и одёргивая сюртук, – на этом разрешите распрощаться.

– Вы… а как же… – я растерялась, ведь уже представила, как меня выведут из особняка в кандалах. – Вы же обещали меня арестовать!

– И я обязательно арестую вас попозже, господица Клара, – пообещал Давыдов, почему-то улыбаясь. – Если вы того пожелаете.

– Очень даже пожелаю! – воскликнула я почти возмущённо. – То есть… я хотела сказать… зачем же вы вынудили меня во всём признаться, если не ради ареста?

Мне показалось, он едва сдерживал смех, но вряд ли сыскарь и вообще такой зануда, как господин Бобёр, мог найти что-то забавное в сложившейся ситуации.

– Послушайте, господица Остерман, – сказал он куда серьёзнее, – план наших действий такой. Пока что я опасаюсь нарушить ход дел и помешать вашему Карнштейну-Кельху, поэтому сначала сообщу начальству обо всём. Может, лучше с нашей стороны и вправду дождаться, когда ваш отец клюнет на удочку, раз Карнштейн так уверен, что клюнет. Поэтому я попрошу вас пока что затаиться и не мешать следствию.

– А что же Тео?

– Не говорите ему ничего. Даже о моём визите не рассказывайте. Пусть он действует так, как задумал.