– Тебе ж сказала маменька... ы-ых!.. что в такое место приличным... ы-ых!.. нельзя, мать твою...

    Родитель оглянулся в ужасе:

    – Ромуальдик!... Разве можно такие ужасные слова?.. Где ты услышал?

    – Мимо корчмы проходил, – нашелся тот. Пнул младшего брата в зад, добавил злорадно, – и вот от него, дорогие мои родители!

    – Ужас, – пролепетал потрясенный родитель. – Ужас! Такой приличный ребенок!.. Из хорошей семьи... и чтоб в корчму? Будто нет башни из слоновой кости, где ведутся неспешные беседы о форме ушей эльфов и значении аккордов лютни Сауроура!

    Чадо, которому выкручивали руки, перестало реветь и брыкаться, волоклось уже суровое и насупленное. Ворот был разорван, открывая чересчур широкую для ребенка из приличной семьи грудь, под глазом растекался кровоподтек, что опять же говорило о мятежности духа, могущей привести либо на мостик пиратского корабля, либо на пост мэра города. Глаза блестели упорством, челюсти упорно сжаты.

    Наши глаза на миг встретились. Я подмигнул, подросток просветлел, а все окружающее, напротив, померкло, скукожилось и стало серым как пыль на мудрых книгах.

    За воротами был широкий двор с колодцем посредине, длинным корытом, и просторной коновязью под стенами приземистого сарая. Массивный ворот скрипел, цепь быстро наматывалась на бревно. Двое молодцев торопливо подхватывали широкую бадью, вода плескала им на ноги. Ее быстро выливали в корыто, цепь начинала освобождено разматываться, унося бадью на дно колодца.

    У коновязи с десяток коней, отроки суетятся, подвязывают к мордам сумки с овсом, Неспроста, мелькнуло в меня в голове. Можно бы отвести в ясли, покормить и напоить, пока хозяин насыщается... Но даже седел не снимают!

    Я слез с коня, бросил поводья в лицо набежавшего подростка. Надеюсь, я правильно все сделал, так в американских фильмах бросают ключ от кадиллака.

    Когда направился к крыльцу, дверь с треском распахнулась. Из красного как горящая печь зева вылетел в клубах дыма мелкий грязный человек, красиво растопырив руки и с диким воплем.

    Вместе плавного полета, как я почему-то ожидал, он грохнулся о ступени и скатился кубарем, оставляя по всему крыльцу кровавые сопли и слюни. Я брезгливо обошел сторонкой. Дверь еще дрожала, ударившись о стенку.

    В лицо шарахнул мощный запах жареного мяса с луком и чесноком, аромат тонкого вина и местного пива, а также запах немытых тел. Я шагнул в горячий воздух, красный от сполохов пламени: как от огромного очага, откуда багровые языки пытаются достать балки под сводом, так и от россыпей крупных как валуны рубиновых углей, светящихся изнутри как драгоценные камни, что заполнили широкий словно Темза камин.

    Рядом с камином расположился очаг из неотесанных глыб. Целые стволы дубов догорали там и на моих глазах рассыпались на пурпурные глыбы. Дальше вдоль стены тянулся ряд закопченных жаровен. Из чадящего пламени тяжелыми волнами как расплавленная смола тек запах подгорающего мяса. Свод тонул в туче дыма, Под дальней стеной на таких же полыхающих жаровнях тоже шипели и шкварчали широкие ломти мяса, я слышал пронзительное шипение, а на огромном вертеле над россыпью углей медленно поворачивали целого быка.

    Грудь моя шумно и до треска ребер вздулась, с удовольствием вбирая этот горячий воздух, кровь сразу разогрелась до вскипания. В корчме гремел морской прибой человеческих голосов, прорезаемый только пьяными воплями, песнями, изредка звоном посуды.