|
Но настоящие мужчины собрались бы в войско, обучились и снарядились бы, а затем вышли бы на бой за свои убеждения, вместо того чтобы, как крысы, красться окольными путями с целью загрызть младенца, спящего в колыбели. Даже война имеет общепринятые правила, потому что существуют вещи хуже, чем война, вещи, категорически неприемлемые для людей, носящих военную форму. Солдат не причиняет преднамеренно вреда мирному населению и прилагает все силы, чтобы не сделать этого случайно. Корпус морской пехоты в последнее время тратит много времени, прилагает много сил и вкладывает много денег для подготовки к ведению уличных боев, и едва ли не труднее всего научиться вовремя замечать гражданских жителей, женщин с детскими колясками и не стрелять по ним, даже хорошо зная, что у некоторых из этих женщин рядом с младенцем может лежать автомат и что им больше всего на свете хочется всадить очередь в спину морского пехотинца Соединённых Штатов метров с двух или трех – хотя бы для того, чтобы убедиться, что пули легли куда нужно. Игра по правилам имела свои ограничения. Но для Брайана эти ограничения остались в прошлом. Нет, они с братом участвовали в игре, где правила установил враг, и пока он об этом не узнает, преимущество будет на их стороне.
Сколько жизней они уже спасли, устранив банкира, вербовщика и курьера? Проблема состояла в том, что узнать это было невозможно. Невозможно в принципе. Точно так же они никогда не узнают, что хорошего сделали и много ли жизней спасли, после того, как уберут этого ублюдка 56МоНа. Но невозможность количественно определить эффект вовсе не означает, что этот эффект менее реален, нежели те пули, которыми его брат прикончил детоубийцу в Алабаме. Они делали божеское дело, пусть даже бог не дал им знамения, показывающего своё одобрение. Трудиться в полях господних, как призывал Фома Аквинский, сказал себе Брайан. Как прекрасны и зелены эти альпийские долины, думал он, пытаясь отыскать взглядом одинокого пастуха. Одалайвее‑одалай...
* * *
– Где – там? – спросил Хенли. – В «Эксельсиоре», – пояснил Рик Белл. – Говорит, что в нескольких шагах от нашего друга. – По‑моему, нашему мальчику нужна небольшая консультация по поводу проведения тайных операций, – мрачно заметил Грейнджер. – Попробуй взглянуть вот с какой точки зрения, – предложил Белл. – Противной стороне ничего не известно. Парень, моющий полы в коридоре, должен вызывать ничуть не меньше подозрений, чем Джек или близнецы. Они не знают ни имён, ни фактов, ни того, какая организация противостоит им, – чёрт возьми, они даже не знают наверняка, что кто‑то выступил против них. – Все равно, это непрофессионально, – упорствовал Грейнджер. – Если Джек засветится... – То что? – перебил его Белл. – Да, конечно, я знаю, что я не полевой агент, а всего лишь аналитик, но логически мыслить пока что не разучился. Они не знают и не могут знать ничего о Кампусе. Даже если пятьдесят шесть МоНа начнёт по‑настоящему дёргаться, это будет безадресное беспокойство, и, чёрт возьми, ему при его работе так или иначе приходится дёргаться почти всё время. Но ведь нельзя быть тайным агентом и бояться собственной тени, верно? Пока наши люди остаются в тени, им тревожиться не о чём, если только они не совершат какой‑нибудь вопиющей глупости, а эти ребятишки далеко не дураки, если, конечно, я не ошибся в их оценке. На всём протяжении диалога Хенли молча сидел в кресле, переводя взгляд с одного своего помощника на другого. Да, такова участь человека, исполняющего в действительности роль "М" из кинофильмов про Джеймса Бонда. Босс обладает немалыми преимуществами, но занимающему это положение приходилось испытывать и немалые стрессы. Конечно, в депозитном боксе лежал незаполненный, но подписанный бланк президентского помилования, но это вовсе не означало, что ему хоть сколько‑нибудь хотелось дать этой бумаге законный ход. |
