Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,

Постигнуть не хотят предназначенье века

И не готовятся для будущей борьбы

За угнетенную свободу человека.

Пусть с хладною душой бросают хладный взор

На бедствия своей отчизны

И не читают в них грядущий свой позор

И справедливые потомков укоризны.

Они раскаются, когда народ, восстав,

Застанет их в объятьях праздной неги

И, в бурном мятеже ища свободных прав,

В них не найдет ни Брута, ни Риеги.

5

Рылеев не был бы поэтом, если бы его стихи не отразили того, что так занимало и волновало его. Он был полон идеей гражданского мужества и писал оду, воспевающую его:

Одушевленные тобой,

Презрев врагов, презрев обиды,

От бед спасали край родной,

Сияя славой, Аристиды…

Но – увы! – исторических примеров Рылеев мог привести совсем мало, хотя сам жанр оды требовал их: из русской истории припоминались – да и то с натяжкой – только Яков Долгорукий, дерзнувший оспаривать Петра Великого, и граф Никита Иванович Панин, канцлер Екатерины II, порицавший неограниченную самодержавную власть и желавший ограничить ее конституцией.

Где славных не было вождей,

К вреду законов и свободы?

От древних лет до наших дней

Гордились ими все народы;

Под их убийственным мечом

Везде лилася кровь ручьем.

Увы, Аттил, Наполеонов

Зрел каждый век своей чредой:

Они являлися толпой…

Но много ль было Цицеронов?..

Федор Николаевич Глинка, которому Рылеев прочел эти стихи, вскочил со стула и воскликнул:

– Кондратий Федорович! Ваши мысли почти слово в слово совпадают с тем, что несколько дней назад я слышал от Николая Семеновича. Дай бог памяти поточнее вспомнить. Говорили об исторических сочинениях и героях, прославляемых в них. И Николай Семенович по этому случаю сказал: «Занимаясь историческими сочинениями, я заметил, что в них прославляют храбрых завоевателей как великих людей, но я назвал бы их разбойниками. Защищать свое отечество – война законная, но идти вдаль с корыстолюбивыми замыслами, проходить пространство земель и морей, разорять жилища мирных людей, проливать кровь невинную, чтобы завладеть их богатством, – такими завоеваниями никакая просвещенная нация не должна гордиться».

– Я счастлив, что мои мысли совпали с мыслями самого замечательного государственного ума нашего времени, – проговорил Рылеев. – Спасибо вам, Федор Николаевич!

– За что ж мне то спасибо? Ведь не я это сказал, а Мордвинов.

– Спасибо за то, что вы, как всегда, являетесь ангелом добра и вдохновляющей музой…

– Хороша муза в эполетах! – засмеялся Глинка.

Рылеев тоже рассмеялся.

– Нет, Федор Николаевич, ей богу, нынче именно муза поэзии через вас дает мне знак. Какая же ода может обойтись без обращения к нынешним временам? А моя как раз страдала этим. Аристид, Катон, Долгорукий, Панин жили давно, читатель может сказать: «Все это хорошо, но тогда были иные времена, чем теперь, а другие времена – другие и песни». Как мне самому не пришло в голову имя Мордвинова! Моей оде недостает строф именно о нем!

Николай Семенович Мордвинов – один из первых вельмож России, адмирал, председатель департамента гражданских и духовных дел Государственного совета, член Комитета министров и Финансового комитета – представлял собой странную и необычную фигуру в правительстве русской империи.

Потомок заложника аманата, взятого от племени буйной мордвы в царствование Ивана Грозного, он олицетворял в себе сам аристократизм.