– Что ж, дай бог тебе сил. А я теперь со всей пристальностью буду приглядываться к твоей Теофании Станиславовне.

– И ты убедишься, что это за очаровательная женщина!

Рылеев очень удивился, увидев Николая Бестужева: тот никогда не приходил в Российско Американскую компанию к Кондратию Федоровичу в служебное время.

– Что случилось, Николай?

– Есть разгадка к твоей тайне.

Рылеев побледнел.

– Погоди.

Он подошел к двери кабинета, повернул вставленный в нее ключ и вынул его из скважины.

– Теперь говори.

– Она просто шпионит за тобой.

– Не может быть! Ты мне друг, но за такое подозрение я буду с тобой стреляться.

– Ты хочешь доказательств?

– Требую.

– Хорошо. Я их тебе представлю сегодня же. – Бестужев достал из кармана часы, щелкнул крышкой, взглянул на циферблат: – Через два часа пятнадцать минут. Ты, надеюсь, сможешь уделить на это час своего времени? Ты сегодня не идешь к Теофании Станиславовне?

– Она предупредила меня, что сегодня не будет дома. Сегодняшний день она вынуждена посвятить какой то родственнице мужа – классной даме Смольного института, у которой нынче именины, и она едет к ней в институт на весь день.

– Ну ладно, тем лучше.

Около пяти часов Бестужев привел Рылеева в Михайловский сад и, кивнув в сторону большого дома на Фонтанке, спросил:

– Тебе известно, какая замечательная личность живет в этом доме?

– Ты имеешь в виду Пукалову?

– Ее. Смотри, налицо и причина ее знаменитости.

К дому Голашевской, в котором бельэтаж снимал синодский обер секретарь Пукалов, подъехала и остановилась коляска, из нее вышел артиллерийский генерал в старом, потертом мундире – граф Алексей Андреевич Аракчеев. Выбежавший из подворотни унтер офицер подбежал к Аракчееву, что то отрапортовал, граф, выслушав, прошел в дом.

Пукалова была любовницей Аракчеева. Это знал весь Петербург, многие, действуя через нее, добивались успешного решения своих дел, так как она с большой охотой вмешивалась в служебные интриги и умело воздействовала на графа в желаемом просителю направлении.

– Не вижу ничего интересного в том, что, оскорбляя общественную нравственность, вельможа смеет открыто являться к любовнице, – сказал Рылеев и отвернулся.

– А вот второе явление. Оно тебя заинтересует более.

Коляску Аракчеева у дверей дома сменила закрытая карета. Из нее вышла женщина в темном шелковом простом рединготе и черной шляпке с широкими полями, которые почти скрывали лицо.

– Теофания! – почти беззвучно воскликнул Рылеев и сжал руку Бестужева. – Или же эта женщина необычайно похожа на нее…

Женщина скрылась в доме.

– Это она, – сказал Бестужев, – и не успокаивай себя обманом. А я тебе открою, как мне все это стало известно.

Открылось все совершенно случайно. Один кавалергард, светский и недалекий юноша, хвастаясь, что был на балу у Лаваля, рассказал маленький анекдот, случившийся там. Кто то прошелся насчет Пукаловой, что де, видать, ей скоро будет отставка, так как видели, что к Аракчееву приезжала несколько раз молодая красивая дама. Слышавший это отставной сибирский генерал губернатор Пестель, сам держащийся в милости у Аракчеева благодаря Пукаловой, ринулся на защиту своей покровительницы. «Посещающая графа Алексея Андреевича дама, – сказал он, – вовсе не соперница Варваре Петровне, в своих чувствах граф Алексей Андреевич отменно постоянен; эта дама по его поручению наблюдает за каким то писакой, который составил заговор против государя.