Беседа с полицейским, дежурившим возле дома аракчеевской любовницы, подкрепленная рублем на водку, позволила узнать время посещений неизвестной дамы. Как и во всем, и здесь граф был пунктуален: посещения происходили в определенные дни и часы.

Далее оставалось только установить, кто она такая, эта дама. Я пришел в известный мне час и посмотрел на нее.

– Господи! – в отчаянье воскликнул Рылеев. – Какое вероломство! Я завтра же поеду к ней, выскажу ей все свое презрение, я укажу ей на всю низость принятой ею на себя роли!

– Вот этого тебе как раз не следует делать. Если станет известно, что она разоблачена, за тобой постараются шпионить каким нибудь другим способом, а тут ты знаешь, кого надо опасаться.

– Ты прав, Николай. – Рылеев крепко пожал ему руку.

– Она сейчас выйдет, – сказал Бестужев, открыв часы. – Да вот она. Ты можешь к ней подойти. Не опасайся ее смутить, она найдется сказать тебе что нибудь естественное…

– Не испытываю никакого желания. Жестоким способом, но я исцелен.

7

7 го ноября 1824 года Петербург постигло столь памятное в истории столицы наводнение. Рылеев находился тогда в Подгорном. Раскрыв только что привезенный из Острогожска свежий нумер «Русского инвалида» и просматривая его, на последней странице он нашел короткое сообщение.

– Наташа, Матрена Михайловна, Михаил Андреевич, идите сюда, в Петербурге наводнение! – позвал он и, когда все сбежались, прочитал вслух: – «В прошедшую пятницу, 7 го числа сего месяца, здешняя столица посещена была бедствием…»

– Почему же целую неделю ничего не сообщали о наводнении? – удивленно спросила Матрена Михайловна.

– Видимо, потому что оно произошло без дозволения начальства, – усмехнулся Михаил Андреевич, – и ждали указаний, в каком духе о нем сообщать. Читай дальше, Кондратий Федорович.

– «…посещена была бедствием, коему уже около пятидесяти лет не было примера. Река Нева, которой воды беспрестанно возрастали от сильного морского ветра, вышла из берегов своих в одиннадцатом часу утра. В несколько минут большая часть города была наводнена. Ужас объял жителей. Не прежде, как в два с четвертью часа пополудни, вода начала убывать, а в ночь река вступила в обыкновенные берега свои. Невозможно описать все опустошения и потери, произведенные сим наводнением. Все набережные, многие мосты и значительное число публичных и частных зданий более или менее повреждены. Убыток, понесенный здешним купечеством, весьма велик. Жители всех сословий с благородною неустрашимостью подвергали опасности собственную жизнь свою для спасения утопающих и их имущества. Сии черты мужества, великодушия и преданности столь многочисленны, что с каждым почти днем узнаём мы новые. Государь император сам изволил осматривать все места, наиболее пострадавшие…»

– Господи, страсть то какая!.. – вздохнула Матрена Михайловна.

– Да, бедствие, видать, большое, – проговорил Рылеев. – Как то там наши пережили его…

На следующий день пришло письмо от Александра Бестужева, он писал, что квартира Рылеева, – а после перехода на службу в Российско Американскую компанию он получил казенную квартиру в доме компании на Мойке возле Синего моста, – была залита выше полутора аршин, что можно было, спасли; но все же часть обстановки и вещей попорчена, разрушены печи, стены отмокли и вряд ли скоро просохнут…

Служебные обязанности требовали присутствия Рылеева в Петербурге, надо было ехать.