– Пиши свое имя, старина, – послышался снисходительный голос. – Ты же хочешь путешествовать. Ты просто рвешься путешествовать! Пиши свое имя.

Огромные светящиеся камни меняли форму по прихоти тысячелетий, вытягиваясь щупальцами, желающими обнять всю Вселенную.

Он силился удержать крохотную ручку в пальцах. Начал было писать, но буквы расплывались перед глазами.

– Еще одно усилие.

От усердия он высунул язык. Кто‑то взял его за руку и сказал:

– Нормально.

Алган уронил руку, ощущая, что она вот‑вот оторвется под собственной тяжестью. Рука увлекла его за собой, и он утонул в бесконечности, кружась среди жемчужных скал. В ушах гремела пронзительная музыка. Он летел вниз, в колодец с жемчужными стенками, навстречу зеленой воде и зеленому небу, зажатому в серый цилиндр, навстречу зеленому полу и зеленому потолку, которые все быстрее и быстрее сближались друг с другом. Жемчужные стенки превратились в узкую полоску между двумя зелеными кругами, затем стали ниточкой. Колодец взорвался.

Алган выпрямился, в его зрачках еще плясали огоньки. Он инстинктивно пощупал, на месте ли пистолет, затем встряхнулся, словно вылез из воды.

Рядом никого не было. Толстяк с жирными пальцами мог и присниться.

Алган поднял руку и щелкнул пальцами.

– Чего‑нибудь спиртного, – крикнул он.

Он выпил одним глотком содержимое стакана и сразу почувствовал себя лучше. Он поднялся и хотел было идти. Но в ногах «бегали мурашки», словно он столетия пролежал за столом. Видно, он выпил слишком много зотла. Алган пошарил в карманах и бросил на стол несколько монет. Затем направился к двери. Кто‑то поздоровался с ним, и он в ответ лениво махнул рукой. Споткнувшись о порожек, Алган едва сумел устоять на ногах.

На улице его словно мокрым саваном облепил тяжелый влажный воздух Дарка. Алган несколько раз зажмурился, стараясь привыкнуть к темноте.

Он с трудом ковылял по плохо освещенной улице. Его ноги разъезжались на скользкой мостовой, истертой тысячами сапог. Но тренированный взгляд впивался в каждый сгусток тьмы. Дарк был безопасным городом, но относительно безопасным. И меру этой относительности лучше было не знать.

Ему некуда было идти. Он надеялся провести ночь где‑нибудь в Старом городе. Подремать вполглаза, прижавшись спиной к стене и не выпуская рукояти пистолета.

Ориентируясь по огням космопорта, он нырял в ворота, проскальзывал во тьме между старинными домами, ровесниками порта, старался обходить освещенные места. Иногда он спотыкался, останавливался в нерешительности, и тогда всполохи от стартующих кораблей помогали ему разглядеть дорогу.

Вдруг он насторожился.

– Пора! – крикнул кто‑то.

И тут же на него набросились сразу несколько человек. Он не видел, откуда они появились, пригнулся, стараясь увернуться от рук, и проскользнул меж ног нападавших. Затем бросился бежать, иногда оборачиваясь, чтобы рассмотреть преследователей.

Топот его сапог гулко раздавался в темноте. Он не надеялся удрать. Ворваться в открытые двери в этой части города было не менее опасно, чем оказаться в руках нападавших. Единственным спасением мог быть полицейский психопатруль. Но в ночное время полиция – редкий гость в кварталах Старого города. Полицейским здесь нечего бояться, просто в их присутствии не было особой необходимости. Жители Старого города не требовали от полиции защиты, а полиция старалась по возможности не беспокоить их. Это было частью давнего негласного уговора и позволяло жителям десяти пуританских планет критиковать пороки Древней Планеты.

Правая рука Алгана скользнула к кобуре с лучевым пистолетом. Убийство было тяжким преступлением, и он не мог решиться на него с легким сердцем. Полиция никогда не верила версии о самообороне.