В отличие от Пейна, который нередко пересказывал одно и то же, Ногаро поражал разнообразием знаний. У него накопился невероятный опыт. Но страстью его, похоже, было освоение космоса. Ногаро говорил о мирах словно о крохотных молекулах, перемещающихся в ограниченном пространстве. «Он сумасшедший, – повторял про себя Алган, – сумасшедший потому, что ему довелось созерцать нечто необъятное, но его сумасшествие величественно и заразительно». Ногаро особенно увлекала проблема разнообразия населяющих Галактику рас. В своих странствиях он встречал их множество. И все они имели общие черты. Эта странная общность так поразила Ногаро, что он задался целью открыть совершенно иную расу, отличную от человеческой. Легенды, ходившие среди звездоплавателей, крепили его уверенность в том, что такая раса существует. Он осаждал вопросами всех, кто забирался в неизведанные края.
От Ногаро Алган узнал, что Освоенная Галактика отнюдь не была монолитной – власть Бетельгейзе оспаривали. У нее имелись противники, и расстояния обостряли борьбу. Правда, Бетельгейзе умела выжидать. Мятежники исчезали, а пурпурная звезда по‑прежнему продолжала светить. Бетельгейзе владела временем и знаниями.
Она, утверждал Ногаро, похожа на паука, который из центра гигантской паутины ощущает малейшее содрогание в каждой ячейке своей сети, но никогда не нападает. В сознании собственного старшинства и силы она выжидает до тех пор, пока мятежник не сможет шелохнуться в подготовленной для него западне. По словам Ногаро, бывшего в курсе всех слухов, ходивших в Освоенной Галактике, это был непогрешимый паук, ибо он был бессмертным самообучающимся созданием – комплексом громадных машин, которые в своих бетонных убежищах писали историю планет в полном соответствии со своей неумолимой логикой. И люди соглашались с властью холодных, бесстрастных машин, лишенных человеческих амбиций и воображения, которые нередко заводили человека в дебри пустых замыслов. Люди принимали их власть, как принимают реки и горы, и даже уважали их, ибо машины эти сотворил человек, хотя и в незапамятные, почти мифические времена.
«А что, если все это ложь? – часто думал Алган. – Может, вся Бетельгейзе была чудовищной ложью, а за машинами скрывалась какая‑нибудь могущественная династия, сумевшая обеспечить себе многовековую власть под защитой мощных стен пространства и глубочайших рвов времени?»
«Какое место занимает в этой паучьей сети Ногаро? – спрашивал себя Алган. – И какое место занимаю я? И все те, кто живет, покоряет, осваивает миры и умирает, не зная, в чем смысл их дел, и прыгая с клетки на клетку по космической шахматной доске?»
Какое место занимал наивный Пейн? Какое – циничный Ногаро, с холодными, хитрыми глазами, расчетливой молчаливостью, отточенной речью? Какое – Жерг Алган, человек с древней планеты, представитель миров, обращенных скорее к прошлому, нежели к будущему, которые упиваются запыленной славой и не желают слышать о грядущих победах?
Или для них не было места? Может, они были лишними? Золой, пеплом неукротимого человеческого пламени, пожиравшего пространство?
Последние дни перед посадкой на Эльсинор Алган провел в библиотеке, но ни книги, ни магнитные записи, ни фильмы не дали ему новых знаний. Может, мир был устроен очень просто и Алган ненавидел его именно за это? Или имелась скрытая сторона, тайная действительность, которую следовало открыть и которая была истинной реальностью или ее фрагментом.
Но скорее всего никто в Освоенной Галактике не ведал истины. Алган был недоверчив по натуре, и, слушая записи, читая книги и просматривая фильмы, он, словно охотник, крадущийся за неизвестным и, похоже, опасным зверем, особым чутьем угадывал неведомый след. Он шел вперед, никого не видя, но зная, что и человек, и зверь умеют ходить тихо, не касаясь веток, не всколыхнув воздуха, не оставляя следа.
А может, Ногаро прав? Может, спасение принесет иная, отличная от нас раса, которая обогатит нас своим опытом? А если она, эта иная раса, принесет гибель и разрушение?
По мере приближения к Эльсинору у Алгана пробуждался все больший интерес к планетам пуритан. |